И уже не гнусавым, а чуть дребезжащим низким голосом ответило:
– Сибилло.
Очень вразумительно.
– Слушай, ты прикройся, а то на тебя страшно смотреть, – сказала Таира, снимая свою рыжую накидку и протягивая ее шаману. Мириться со средним родом этого монстра она была не в силах.
Тот осклабился, встряхнул неожиданный дар – судя по заблестевшим глазкам, весьма ценный – и накинул себе на плечи. Изящный плащик не сходился на груди, так что то, на что у женщин глаза бы не глядели, осталось доступным всеобщему обозрению. Шаман порылся в одном из мешочков, подвешенных к поясу, и достал теплый на вид розоватый шарик. Прикинул на вес и, растянув под усами отвислые, как у негра-саксофониста, губы, с церемонным поклоном отправил шарик катиться прямо к ногам девушки. Она поймала его и ойкнула от восторга: на ее ладони сияла огромная живая жемчужина телесного цвета.
– Солнышко! – восторженно воскликнула Таира и, приложив жемчужину ко лбу, потом к губам и груди, послала шаману воздушный поцелуй.
– Хм, – многозначительно произнес даритель.
– Вы отклонились… – тихонечко простонала принцесса.
– Устанавливаем контакт. Итак, с обменом любезностями покончили, займемся определением цветов. Счастье еще, что сидим на мозаике. Сибилло, смотри: красное. Синее. Черное. Белое. Белое дите. Белое – ты видел?
– Ребенок, сын – вот такой! – не выдержала мона Сэниа, показывая сначала размеры младенца, а потом на белый квадратик.
Шаман снова вскинул ладонь, приказывая старшей из женщин замолчать, и, покачиваясь на своих тощих ягодицах, принялся с каким-то болезненным, надсадным вниманием всматриваться поочередно в их непривычно светлые лица. Казалось, он искал в них какое-то различие, на первый взгляд далеко не очевидное, или сравнивал, причем не оставалось сомнения в том, что это сравнение было в пользу младшей. Наконец он выбросил вперед цепкую, как ястребиная лапа, руку и, схватив Таиру за воротник куртки, слегка притянул к себе.
– Тира… – прошептала мона Сэниа, вскакивая на ноги и изготавливаясь к спасительному прыжку. В негромком всплеске ее голоса было и предостережение, и уверенность в том, что она успеет вытащить девушку при малейшей угрозе, и мольба не торопиться с таким спасением.
Шаман шумно принюхался. Возбуждение его росло; Таире вдруг пришло на ум, что он напоминает ей щенка-первогодка, обнаружившего мирно спящего крокодила, – видала она такую сцену в Батумском серпентарии, когда ее спаниель наткнулся на Кешу-Мойдодыра, заменявшего тамошнему директору кота. Песика оттащили от этого живого, по абсолютно непостижимого существа прежде, чем он сумел оценить степень риска своей любознательности. Вот и сейчас этот австралопитек с бантиками даже не подозревает, что сверху на него нацелены два самых метких десинтора их звездной дружины. Впрочем, с такой развалиной в случае чего она и сама бы справилась.
А «развалина» между тем проявляла прыть, явно не по годам: закончив обнюхивание, он принялся весьма осторожными и умелыми движениями расстегивать на курточке пуговицы. Обнаружил под ней неизвестного происхождения амулет – узенький флакончик с мельтешащими внутри искорками. Подцепил вещичку двумя пальцами и легонько встряхнул. Таира задержала дыхание: и руки, и их движения, и лавандовый запах – все это было несомненно женским. Может, усы и борода тоже приклеены, как и нос?
– Подари ему… – подсказала принцесса.
– Много будет. Пусть теперь заслужит.
Шаман, словно поняв их мимолетный диалог, отбросил вещицу без малейшего сожаления. Опасливо потыркал полупрозрачным пальцем в черный свитерок – нет ли под ним еще чего? Ничего, кроме купальника, там не было, и он нескрываемо огорчился. Взялся за рукав, деловито пробежал пальцами до плеча. Опять задумался. И вдруг резким движением вскинул руки и отвел назад пряди волос, обрамлявшие личико девушки, как темная бронзовая рамка. Брякнула дешевенькая сережка. Девушка отпрянула, прижимаясь к ногам принцессы, и точно так же отшатнулся шаман. Мона Сэниа даже не успела ничего толком разглядеть. А шаман, удовлетворенно хмыкнув, опустился на четвереньки и забегал от колонны к колонне. У каждой принюхивался. Обошел все двери. Двигался он как шимпанзе, опираясь на костяшки пальцев и перекидывая вперед между рук свое высохшее, почти невесомое тело.
– Ой, сейчас штаны порвет… – ужаснулась Таира.
– Древние боги, о чем ты! Если он сейчас пас покинет…
– Никуда не денется. Видишь, он наши следы вынюхивает – хочет по ним добраться до нашего дома. Яснее ясного.
– Если бы я так легко его понимала, как ты! Я умоляю тебя, Тира, найди мне сына, у тебя какой-то особый дар общения, вон и наш язык ты выучила в совершенстве…
– Ваш язык? Да кто тебе сказал? Я ни одного слова по-вашему не знаю. Когда бы я успела? Вот вы по-нашему говорите прямо как дикторы телевидения. Особенно мальчики, когда…
Ее прервал сибилло, в высшей степени раздосадованный неудачей своих изысканий. Бороденка его приподнялась и выпятилась вперед, как рог у местной скотинки, бусинки и жемчужины в ней мелко зазвенели.
– Решай быстро: берем мы его на корабль или нет? – Таира забеспокоилась: контакт был под угрозой.
– Да все что угодно! Скюз, подхвати Тиру, Флейж – пока останься…
И принцессы вместе с козлобородым любителем побрякушек уже в зале не было.
Девушка наклонилась и подняла полосатый плащ. Мех был выделан скверно, вдоль швов уже шли проплешины. Она встряхнула его и перекинула через руку, выжидающе поглядывая на роговое окошечко, откуда за ней неотступно – а она это угадывала безошибочным женским чутьем – следили лазоревые очи самого златокудрого из всех джасперян…
VIII. Травяной госпитальер
Появление экзотического старца в командорской каюте не вызвало на лицах дружинников даже беглой тени изумления или брезгливости – он был с принцессой, следовательно, под их охраной. И все.
Шаман же, со своей стороны, не позволил себе унизительного страха перед лицом вооруженных воинов – а что они действительно воины, понял бы житель любой планеты. По-хозяйски оглядевшись, он бесцеремонно запустил лапу в одну из коробок с офитами, вытащил желтый с кофейными крапинками обруч и, не спрашивая разрешения, принялся прилаживать его себе на камилавку. Обруч был шире, чем требовалось, и при попытке водрузить на макушку это сооружение, съехал на уши, отчего они обрели поразительное сходство с жаберными плавниками морского петуха – триглы. Удовлетворило ли это кокетливого старца или нет, осталось неизвестным; во всяком случае, теперь его заинтересовали шкуры – он перетряхнул каждую из них, но ни одну даже не примерил. Ему никто не помогал и не мешал; дружинники, уловив безмолвный приказ принимать все как нечто естественное, только отступали, когда у них что-нибудь выдергивали из-под ног.
