- "Витару о товарище"? - Вашал удивленно приподнял левую бровь.
- Да, ее.
Гости одобрительно загудели, поскольку упомянутую хорлом витару слышали немногие, а о мастерстве управляющего Вирт-Хорл не зря ходили легенды.
Вашал с сомнением покачал головой, полагая исполнение этой песни делом несвоевременным. Спорить, однако, не стал. Настроение правителя было ему понятно и лантару сейчас оставалось лишь плыть по течению.
Рука управляющего легко скользнула по струнам и тимбар послушно откликнулся на прикосновения умелых пальцев. Мелодия поплыла под сводами гостевого зала и, кажется, даже огонь в камине поутих, вслушиваясь в наполненные силой и печалью звуки. Все вокруг затихло, время остановилось и повернуло вспять…
…отхлынуло на пятьдесят девять лет назад, к все еще памятным для многих событиям, когда восемьсот нермов из Бараш-Рух, слишком глубоко ушедших в своем рейде за Большую Брешь, наткнулись на крупный пограничный разъезд сэй-горов. Трое суток командовавший нермами урбал-кортэг Браар умело уходил от преследования, пока сэй-горам не удалось прижать небольшой отряд к болоту. Бежать было больше некуда, но Браар и его фэйюры сдаться отказались и приняли бой с более чем тремя тысячами отборных спир-хэдов "порубежников". К тому времени запас стрел у нермов, по праву считавшихся лучшими в Долине лучниками, практически иссяк и это предрешило исход маленького, но очень кровопролитного сражения, продолжавшегося почти сутки…
Вашал-Шра запел…
Мы в поход уходили, бросая уют,
Наших жен и детей за спиной оставляя.
Шли туда, где военные тонры поют,
Где в сражениях жизни на доблесть меняют.
Мы за нашим кортэгом пол-Арка прошли,
Мы до самой границы противника гнали.
И по дому тоску мы с собою несли
И друзей хоронили, и близких теряли.
Равных не было нам в этом ратном труде.
Мы всегда выходили живыми из боя.
Не был он одинок во внезапной беде,
В редком счастье нас тоже всегда было двое.
Нас за братьев, случалось, чужак принимал,
Я в бою прикрывал его крепкую спину,
Он в обиду меня никому не давал,
Я стоял за него, как за кровного сына.
Лишь единожды в этот злосчастный поход
Нам военное счастье, шутя, изменило.
Мы искали тогда сквозь болото проход,
Но отвага, увы, не всегда ломит силу.
Это лучшие были сэй-горов бойцы,
Да и вчетверо их против наших поболе.
Но не дрогнули схваток горячих певцы,
И под Миррой сошлись мы на маленьком поле.
Мы устали в боях, и давно уж клинки
Не имели зазубринам точного счета.
Мало стрел - бесполезными стали стрелки.
Нелегка ты, последняя наша работа.
- Строй сомкнуть! Мы из копий поставим заслон! -
Прокричал наш кортэг, и от этого крика
Прокатился тревожный мечей перезвон
А потом стало вдруг удивительно тихо.
Вмиг обоим родительский вспомнился кров,
Трудно биться, когда перед взором чужбина.
Не прощались, ведь было уже не до слов -
К нам по полю живая катилась лавина.
Враг навстречу летел, мы стояли стеной,
Глядя мчащейся смерти в глаза, вероятно,
И ломило в висках и хотелось домой,
Сердце громко просилось вернуться обратно…
Мы стояли, молчаньем поя пустоту,
Словно им мы хотели лавину стреножить.
Мы так много прошли, кто ж поверит, что путь
Наш так просто на наши могилы помножить?
Вот уже до противника двадцать шагов,
Вот уж виден оскал на лице у сэй-гора,
У того, кто меня разглядел средь врагов
И решил, что его я забуду не скоро.
"Арк!" - рванулся наш клич боевой в облака…
А потом с оглушительным яростным громом,
Сталь как волны вздымая, живая река
Захлестнула плотину щитов и шеломов.
Прав был тот, что меня для себя назначал,
Он на память мне добрый подарок оставил.
Я же, чтоб он меня должником не считал,
Его именем первый десяток возглавил…
Этот бой будет жить средь легенд и витар,
Его помнят холмы, и река, и дорога.
Его помнит разбитый, умолкший тимбар,
Но живых летописцев осталось немного.
Мы держались весь день. Было нас восемьсот,
А под вечер стояло лишь восемь десятков.
Но никто из потомков нас не упрекнет,
Что легка для сэй-горов была эта схватка.
- Арк! - хрипел, на копье опираясь, кортэг.
Тем же мы, безголосо, ему отвечали.
Я с трудом поправлял иссеченный доспех,
Мне хотелось упасть, мои руки устали.
Но товарищ мой рядом недвижно стоял
И тянул из щита оперенные жала.
Я смотрел на него и усталость моя
Отступала назад, навсегда исчезала…
Мы не стали прощаться, ведь раньше всегда
Выходили мы оба живыми из схваток.
Утром снова мечами встречали врага,
И в живых нас осталось едва ли с десяток.
Среди мертвых застал нас кровавый рассвет,
И оружье поднять больше сил не осталось.
Слали птицы из рощи последний привет
Тем, кому не нужна была птичья их жалость.
Нас любила Тши-Хат - мы тогда не смогли
Разделить с нашим лидером бранной постели.
Только восемь до Арка родного дошли,
В сто раз меньше, чем тех, что того же хотели.
Как героя меня славный град принимал,
Но все почести я бы отдал за мгновенье,
То, которого мне недостало тогда -
Грудью встать под стрелу, обмануть провиденье…
Я бы сердцем его заслонил одного
Чтобы он не упал на холодную землю
Но того, что случилось уж не суждено
Изменить и судьба крику жизни не внемлет.
Почему вы уходите, Арка сыны?
Почему вам достался сей выбор жестокий -
Либо пасть, либо видеть до старости сны
Как бредете вы к дому, в беде одиноки?…
Но войны снова тонры с собою зовут,
Снова славы мгновенья сулят, обещают,
И за друга опять навзничь падает друг
И товарищ товарищу очи смыкает.
Тимбар уже утих, но музыка словно еще звучала под сводами зала. Все гости сидели в молчании, задумчивые и серьезные. Они все еще были там, на поле боя, где пятьдесят девять лет назад навеки упокоились сотни барсков и кальиров.
