Я вздрогнула от хрустнувшего под ботинками гравия, но отец уже направлялся ко внешним воротам, прихрамывая со своей тростью. Как только он сюда добрался? Наверно, где-то рядом должны быть лошади. Когда мы пересечём стену, нас будет ждать зима, а на нём вряд ли достаточно одежды для поджидающего холода. Но на мне столько слоёв, что я смогу поделиться с ним, если возникнет необходимость.
Я старалась двигаться легко и тихо, тщательно избегая лунного света, и спешила вслед за отцом. Он передвигался удивительно быстро к темнеющим живым изгородям и внешним воротам.
В доме горели всего несколько свечей в коридоре. Я не осмеливалась дышать слишком громко — не осмеливалась позвать отца, хромающего к воротам. Если мы уйдём сейчас, если у него действительно есть лошади, то, когда меня хватятся, мы будем уже на полпути домой. Тогда мы сбежим — сбежим от Тамлина, сбежим от болезни, которая вскоре может вторгнуться и на наши земли.
Отец добрался до ворот. Они уже были открыты, тёмный лес за ними манил. Должно быть, он спрятал лошадей дальше. Он обернулся ко мне, знакомое лицо напряжено, ясные карие глаза, он жестами звал за собой. «Быстрее, торопись» — как будто кричало каждое движение его рук.
Сердце бешено колотилось в груди, в горле. Всего несколько шагов — к нему, к свободе, к новой жизни…
Сильная рука схватила меня за плечо.
— Куда-то собралась?
Чёрт, чёрт, чёрт.
Когти Тамлина насквозь прошили слои моей одежды, я смотрела на него в нескрываемом ужасе.
Я не решалась пошевелиться, не когда его губы сжаты в тонкую линию, челюсти стиснуты и желваки ходят. Не когда он открыл рот и я увидела клыки — длинные, способные разрывать глотки клыки, сверкнувшие в лунном свете.
Он убьёт меня — убьёт меня прямо здесь, а потом убьёт моего отца. Больше никаких уловок, никакой лести, никакой пощады. Теперь ему всё равно. Я уже мертва.
— Пожалуйста, — выдохнула я. — Мой отец…
— Твой отец? — он поднял взгляд на ворота позади меня, его рык прогремел сквозь меня, когда он оскалился. — Почему бы тебе не взглянуть ещё раз? — он отпустил меня.
Я отшатнулась в сторону, крутнувшись и вдохнув воздуха, чтобы сказать отцу бежать, но…
Но его там не было. Только тусклый лук и колчан бледных стрел, оставленных у ворот. Горный ясень. Мгновение назад их здесь не было. Не было…
Они подёрнулись рябью, так, словно были водой и ни чем больше — и тогда лук и стрелы стали большим тюком, загруженным припасами. Снова рябь — там были мои сёстры, прижавшиеся друг к другу и всхлипывающие.
У меня подогнулись колени.
— Что это… — я не договорила вопрос.
Теперь там снова был мой отец, всё ещё сгорбившийся и зовущий жестами за собой. Безупречное изображение.
— Разве тебя не предупреждали, чтобы ты не теряла бдительность? — прорычал Тамлин. — Что твои человеческие чувства изменят тебе?
Он шагнул вперёд и зарычал настолько злобно, что, что бы ни было за воротами, оно замерцало неярким светом и ринулось прочь в темноту быстрее вспышки молнии.
— Дура, — сказал он мне, обернувшись. — Если ты когда-нибудь соберёшься сбежать, то, по крайней мере, делай это в дневное время.
Он не сводил с меня глаз, клыки медленно втянулись. Когти остались.
— Ночью в этих лесах рыщут создания похуже Богги. То существо у ворот не одно из них, но оно всё равно могло бы долго и со вкусом пожирать тебя.
Каким-то образом я снова смогла говорить. И из всего, что я хотела сказать, я выпалила:
— Можешь упрекнуть меня? Мой покалеченный отец появляется под моим окном и ты думаешь, я не побегу за ним? Ты на самом деле думаешь, будто я с радостью останусь здесь навсегда, даже если ты позаботился о моей семье в счёт какого-то Договора, не имеющего ко мне никакого отношения и позволяющего твоему виду убивать людей так, как вам вздумается?
Он пошевелил пальцами, словно стараясь убрать когти, но они остались — готовые рвать плоть и кости.
— Чего ты хочешь, Фейра?
— Я хочу домой!
— Домой к чему, конкретно? Ты предпочтёшь жалкое человеческое существование этому?
— Я дала обещание, — сказала я, моё дыхание сбилось. — Моей матери, когда она умирала. Что я буду присматривать за семьёй. Что буду о них заботиться. Всё, что я делала каждый день, каждый час, всё было ради этой клятвы. И только потому, что я охотилась, чтобы спасти свою семью, чтобы накормить их, теперь я вынуждена нарушить её.
Он направился к дому, и я отступила в сторону, уступая ему широкую дорогу прежде, чем пойти следом за ним. Его когти медленно, медленно втянулись. Он не смотрел на меня, говоря:
— Ты не нарушаешь свою клятву — оставаясь здесь, ты выполняешь её и даже больше. О твоей семье сейчас заботятся гораздо лучше, чем когда-либо заботилась ты.
У меня перед глазами пронеслись облупленные и выцветшие рисунки внутри дома. Возможно, в первую очередь они забудут о том, кто когда-то нарисовал их. Незначительные — такими станут все те года, что я отдала им, такие же незначительные, как я для этих Высших Фэ. И та моя мечта о прекрасном дне, где живём мы с отцом и у нас достаточно еды, денег и я могу рисовать… это была моя мечта — ничья больше.
Я прикоснулась к сердцу.
— Я не могу просто так отказаться от клятвы, от них. Независимо от того, что ты говоришь.
Даже если я дура — глупая, человеческая дура — поверившая, что мой отец может когда-либо прийти за мной.
Тамлин искоса посмотрел на меня.
— Ты не отказываешься от них.
— Живя в роскоши, набивая желудок пищей? Как это не…
— О них заботятся — они сыты и в комфорте.
Сыты и в комфорте. Если он не может лгать, если это правда, тогда… тогда это за пределами всего, на что я вообще смела надеяться.
Тогда… моя клятва матери выполнена.
Это ошеломило меня настолько, что некоторое время я шла молча.
Сейчас моя жизнь принадлежит Договору, но… возможно, я смогу освободиться каким-то иным образом.
Мы приблизились к широкой лестнице, ведущей в поместье, и я, наконец, спросила:
— Люсьен выходил в пограничный патруль, ещё вы упоминали других дозорных, но я до сих пор не видела здесь ни одного. Где они все?
— На границе, — сказал он так, будто это подходящий ответ. После он добавил:
— Мы не нуждаемся в дозорных, когда я здесь.
Потому что он достаточно смертоносный. Я старалась не думать об этом, но всё равно спросила:
— То есть, ты обучался как воин?
— Да.
Когда я ничего не ответила, он добавил:
— Большую часть своей жизни я провёл на границе в военном отряде своего отца, обучаясь как воин, чтобы однажды служить ему — или другим. Управление этими землями… не должно было достаться мне.
