Занятия по обычной физкультуре оказались для Хьелля закрытыми в связи с особенностями строения тела, о чем он, впрочем, не жалел. Секции фехтования и рукопашного боя были ему для посещения просто «не рекомендованы». Спецшкола на Анакоросе не могла позволить своим студентам даже заподозрить, что их преподаватели, прошедшие жесткий конкурсный отбор, не были лучшими из лучших в изучаемой дисциплине. А Хьелль успевал проговорить полную фехтовальную фразу за то время, которое требовалось элитным наставникам только для того, чтобы поднять меч. Прочитав список других рекомендуемых воспитанникам школы спортивных достижений, тихо посмеявшись над воображаемой картиной «Я и парашютный спорт» и передернувшись от одной только мысли «Я и подводное плавание», Хьелль поставил крест на этой части учебной программы и предоставил решение проблемы «Он и зачеты по физической подготовке» директору и педсовету.
Матч наконец закончился победой землян: 3–2. Хьелль облегченно вскочил со скамейки. И тут же с тихим стоном опустился обратно. Ощущение было такое, будто по спине хлестнули раскаленной железной цепью. В глазах замелькали крошечные черные червячки. Как можно быть таким дураком и ничего не заметить? Точнее, как он мог быть таким полным дураком: заметить, но не придать значения? Сделать вид, что ничего не происходит… Вчера, в столовой, когда относил посуду и неожиданно накатила дурнота и ноги стали ватными. Пришлось прижаться к стене, сделать вид, что он пропускает парочку девчонок с подносами, и переждать приступ. Сегодня утром, в душе, когда вдруг закружилась голова и в висках тихо-тихо, даже приятно, застучали маленькие ловкие молоточки: тук-тук-туки-туки-тут… мы тут-тут-тут-тут…
Трибуны постепенно пустели, но он все не решался вставать. Если ощущения его не обманывали, то нижний слой орада уже пропитался кровью. Хорошенькое зрелище для рафинированных учеников элитарной школы. Обожаемые однокурсники не успеют добежать до унитаза и откинуть крышку. А уж если показать, что там, под плащом, их хором вывернет наизнанку.
В принципе тихонько по стеночке пробраться в комнату можно. Только бы не капало. Хьелль представил красные пятна на лестнице и влажную дорожку в коридоре, ведущую к его двери, и ему стало совсем плохо. Убраться он не сможет, и без объяснений точно не обойтись. А ему сейчас, точно, не до них. Значит, устроим маленький сеанс самовнушения. Представим, что мы хрустальная ваза. Потащим свою задницу, как редкостный экспонат из Музея космической истории. Из нас ничего не будет ни течь, ни падать — мы доберемся до комнаты и будем страдать там. Молча.
Комната у него, как полагается в Анакоросе, просторная и оборудованная по последнему слову эргономики. Антропоморфной эргономики, естественно, — максимум удобств для двуногих без перьев. По прочим параметрам — никаких ограничений. Стены в книжных полках — для тех, кто предпочитает традиционные носители информации. Элегантная компьютерная консоль — доступ к электронным ресурсам Конфедерации для сторонников современных методов получения и обработки данных. У Хьелля книжные этажи заполнены до самого верха. Но и компьютерная консоль не покрыта пылью, как у угрюмых парней со Сколопакса (им притрагиваться к виртуальным источникам знаний не позволяет религия). Правда, его осторожно спросили при поступлении… Он компьютеры тогда видел только в библиотеке у многоюродной тетки, но на всякий случай кивнул головой. Потом не пожалел.
Тут же за стенкой — индивидуальный санблок. Холодильников и термопанелей не предусмотрено — ученики Анакороса не должны отвлекаться на пищу телесную. Кормят централизованно, но с учетом планетных особенностей. Алкоголь под запретом, что Хьелля не удивляет: Анакорос — земная колония, а земляне, когда много выпивают, подвержены странной болезни под названием «похмелье». Поэтому вино считается у них взрослым напитком и в школе полно шестнадцатилетних лбов, которые его никогда не пробовали.
В общем, несмотря на опасения отца, он быстро освоился. Первое время сжимался, конечно, в комок у стены коридора, когда мимо проходила какая-нибудь деле. Боялся задеть, что-то не то сказать, неправильно посмотреть или пошевелиться не как положено. Пару раз даже замирал в полупоклоне, ловя на себе недоуменные взгляды, а однажды чуть не бухнулся на колени прямо посреди лестницы. Такие молодые деле бывают только королевской крови — засевший в голову стереотип мешал на занятиях (один раз его попросили передать записку сидевшей впереди девочке, он, краснея, мял ее в кулаке до конца урока, но так и не решился — потом пришлось объясняться с отправителем), в столовой (он так и не научился свободно подсаживаться за стол, если там ели девчонки), на внеклассных мероприятиях (Хьелль посещал только самые обязательные, но и этого хватало потом на неделю). Привыкание к тому, что все здешние деле — ровня ему, что к ним не надо относиться ни как к драгоценным сосудам, грозящим разбиться от первого прикосновения, ни как к неумолимым стервам, имеющим полное право распоряжаться твоей жизнью, давалось с трудом. С таким же трудом, как понимание, что здешние деле не собираются умирать: никто из них не оседал неожиданно на пол, прижимая руки к захлебывающемуся кашлем горлу, никто не падал и не ломал позвоночник на ровном месте. Они были крепкими и здоровыми. И вскоре Хьелль уже не боялся за них, а за ними наблюдал.
По вечерам на соседнем балконе — девичий клуб. Комнату за стенкой занимает отличница с выпускного курса. Длинные спутанные волосы, этнические серьги в ушах — больше его кулака, свитера невротических расцветок, в вечном рюкзаке за спиной — полное собрание сочинений по археокультурологии. Больше ни в чем, кроме древностей, принадлежавших давно покинувшим сей мир персонам, специализироваться подобное существо не может. Все остальные выпускники получат дипломы по астронавигации, ксенолингвистике, космоархитектуре. Но два раза в неделю за ней прилетает серфер из Академии косслужбы — она таскается куда-то на индивидуальные занятия. Наверное, в Хранилище редких рукописей.
Статус лучшей выпускницы позволяет соседке смело рассуждать о чем угодно.
— Я ненавижу их, понимаешь. Не люблю и не желаю знать. Они мне кажутся чудовищами из сказки. Не такими, как «Красавица и чудовище». Они никогда не превращаются в принцев. Ни во что не превращаются — остаются и живут, как они есть, со своими щупальцами, вертебральными манипуляторами, эндорецепторами, дорсальными чешуевидными отростками или что там у них имеется.
— Мы здесь тоже все разные. Но одинаковость строения тела решает. За исключением «курицы».
