— Магистр! — шепотом спросил он.
— Я думал, ты давно спишь, парень, — откликнулся тот. — Лежишь так тихо, что не слышно ни шороха, ни дыхания.
— Как вам это удалось, Магистр?
— Что — это?
— Сломать засов с помощью магии. Вы знаете какие-то особые заклинания? Я не слабый маг, но в таких условиях, в считанные мгновения…
— Нужно было торопиться, они могли растащить вещи и увести коней. Пришлось бы тогда драться со всеми.
— Я бы так не смог. Как вы это делаете? Как научились?
Магистр молчал..
— Не завидуй, Альмарен, — сказал он наконец, почувствовав, что молодой маг ждет ответа. — Я никому бы не пожелал научиться этому так, как научился я.
— И все-таки, Магистр? — Альмарен приподнялся на локте.
— Ты родился магом, Альмарен, а я не всегда был им. Способность к магии проснулась во мне десять лет назад. — Магистр говорил медленно, подбирая каждое слово. — Смерть дорогого мне человека вызвала ее к жизни. Я и сейчас отказался бы от этой способности, лишь бы изменить то, что случилось тогда.
— Я знаю вашу силу. Но сломать засов — это совершенно другой уровень, — беспечно продолжал допытываться Альмарен, еще не терявший дорогих ему людей.
— Хорошо. Слушай, — нехотя заговорил Магистр. — Десять лет назад Берсерен посадил меня в темницу, а женщину, которую я любил, сжег на костре. Он приказал установить костер так, чтобы пламя было видно из окон темницы. Наверное, не следовало на это смотреть, но я смотрел до конца. Я видел, как она горела в огне, и ничем не мог ей помочь. Засовы были слишком крепки. Когда костер догорел, я подошел к запертой двери, которая удерживала меня, и стал глядеть на нее. И вот тогда… Альмарен, от моего взгляда засовы разлетелись на куски. С тех пор нет на Келаде запора, который мог бы удержать меня.
— Простите, Магистр, — пробормотал Альмарен. — Мне не нужно было спрашивать.
— Молчать не легче, чем рассказывать, парень, — ответил ему Магистр. — Жаль, что я расстроил тебя.
— Но как он мог сжечь женщину заживо?! — у Альмарена не укладывалось в голове, что такое еще случается. — Это же преступление!
— Она была рабыней, одной из придворных танцовщиц. Их покупают маленькими девочками и обучают танцам с детства. У нее была большая и бедная семья. Родители продали ее в услужение правителю, а значит, по закону она — вещь Берсерена, и он мог делать с ней все что угодно. Ладно еще, он не смел трогать танцовщиц, оттого что боялся своей супруги, Варды. Та бы такого не потерпела.
— Но вы-то не были его рабом, Магистр! Он не мог вас посадить в темницу просто так!
— Он запер меня за то, что я посягнул на его вещь. По закону это можно расценить как воровство, особенно, когда обвинитель — правитель Келанги. — Магистр приподнялся и сел. — Все было бы иначе, если бы Берсерен сам не заглядывался на нее.
— Неужели он остался безнаказанным? — возмутился Альмарен. — Разве вы никогда не хотели отомстить, Магистр?
— Хотел, конечно. Но мне было тяжело оставаться в тех краях, даже для мести. Я уехал в Тир, на другой конец острова. Постепенно я понял, что месть — занятие злое и бесполезное, и оно никого еще не воскресило. Теперь я не думаю о мести, — твердый, жесткий голос Магистра не давал оснований считать, что тот все простил, — но не знаю, как я поступлю, когда окажусь лицом к лицу с Берсереном или с тем человеком, который донес на нас.
Альмарену казалось, что он слышит новую легенду, еще более удивительную, чем легенды о Кельварне — так эта история была далека от обыденной жизни. Присутствие Магистра, который сидел рядом, глубоко задумавшись, и которого невозможно было заподозрить в склонности к пустым фантазиям, напомнило ему, что действительность, достойная того, чтобы стать легендой, нелегко дается ее участникам.
— Вы с тех пор не возвращались в эти края, Магистр? — спросил он.
— Нет. Но сейчас на Келаде такое творится, что не до личных забот. — Магистр снова лег и укрылся плащом. — Спи, Альмарен, завтра нужно выехать в путь пораньше. Надеюсь, мы нагоним Мальдека еще до полудня.
Альмарен закинул руки за голову и долго, ни о чем не думая, смотрел на звезды. Он даже не почувствовал перехода от бодрствования ко сну.
Господин, на помощь которого надеялись Шемма и Витри, прибыл в Цитион около двух месяцев назад. Он подъехал к гостинице Тоссена на хорошем коне, в добротной дорожной одежде, снял удобную комнату, распаковал багаж — два туго набитых кожаных мешка с бесчисленными карманами и застежками — и устроился с большим вкусом и уютом. В ближайший базарный день он продал своего коня, из чего следовало, что господин обосновался в городе надолго.
При гостинице, помимо трактира на первом этаже, был небольшой ресторанчик, в котором по вечерам любили бывать состоятельные жители Цитиона. Там они обменивались новостями, заводили и поддерживали знакомства, обсуждали дела и проводили свободное время. Господин, назвавшийся Скампадой, стал известен среди посетителей ресторанчика, как воспитанный, образованный и исключительно приятный собеседник. Не прошло и недели, как его появление стало сопровождаться приветственными возгласами и улыбками. Скампада умел составить компанию, красиво выпить рюмочку-другую, рассказать интересную историю, развлечь других и развлечься сам.
По рассказам Скампады о дворцовых порядках Келанги и Босхана чувствовалось, что ему привычна придворная жизнь, его обхождение говорило о том же. Скампаду расспрашивали, кто он, откуда и что делает в Цитионе. Он незаметно ушел от ответа на первые два вопроса, зато на третий отвечал много и охотно.
— Господа, любезные друзья мои! — начал Скампада, обведя собеседников взглядом. — Я одержим интересом к истории рода первого правителя Келады. Меня с детства восхищали подвиги великих предков доблестного Норрена, правителя Цитиона, старшего в роду Кельварна, — заметив, что внимание окружающих обратилось к нему, Скампада потупил глаза и выдержал паузу. — Я составляю полную родословную рода Кельварна, и был бы счастлив преподнести этот труд правителю Цитиона. Моя работа близка к завершению, но мне не хватает сведений, чтобы дополнить ее. Если бы я мог поискать их в дворцовой библиотеке Цитиона, мне удалось бы завершить свой многолетний труд, поэтому я оставил родные места и терплю лишения дорожной жизни. К счастью, уважаемый Тоссен делает все, чтобы я не чувствовал себя слишком неуютно.
Слова Скампады оказались настоящей находкой для цитионского зажиточного сословия, которому давно не предоставлялось хорошего повода почесать языки. Они обсуждались в семьях, при встречах, в гостях, на придворной службе и, наконец, дошли до семьи правителя.
