Дкжов решил завтра же с утра тайком сходить в церковь и поставить свечку за успех своей борьбы с сатаной. Да, да, если читатель еще не понял, то дело обстояло именно так – веревки были от Бога, а наручники – от сатаны.
– Завтра я сам пойду на концерт!
Шелковников, с сомнением окинув фигуру участкового, в которой за километр можно было узнать легавого, понимающе закивал.
– Я вас там со всеми и познакомлю!
– Вот и хорошо! – согласился гроза преступного мира. – Ладно, спи. Утро вечера мудренее
Майор, отечески похлопав молодого человека по плечу, сказал:
– Я из тебя сделаю человека! Хочешь ты, не хочешь, а в кино сниматься будешь, и на главных ролях. Я в тебя верю. Верю!
Шелковников благодарно посмотрел вслед участковому, прорвавшемуся в полутьме к выходу, и стал устраиваться на своем матраце. Луна светила в чердачное окно, пели вокруг его лица комары, ночная прохлада пробирала кости под пиджаком так, что будущий артист поплотнее натянул на себя две газеты, которыми накрывался, чтобы в тепле уютнее помечтать о будущих ролях в кинематографе Он думал не о Недобежкине. а о Дюкове
– Дюков, даром что мент, а меня понимает. Может, менты и артисты душой похожи? Неужели я не снимусь в кино?
Шелковникова охватил ужас от этой мысли.
– Нет, не может быть! Ведь кто-то же снимается. Я тоже буду сниматься. Вот, например, скажи мне Феллини:
„Витя, отруби себе руку, нам на роль нужен безрукий". Отрублю! А они-то никто не отрубят. Они не любят кино по- настоящему. По-настоящему кто любит кино? Из наших, на пример? Янковский? Нет, не любит. Терехова? Тоже не любит! Хорошие артисты, но по-настоящему кино все же не любят. Ролан Быков? Стар совсем. Раньше, может, и любил, а теперь не любит. Получается, что кино по-настоящему никто не лю бит. Возьмем теперь иностранный кинематограф. Марлон Бран до! Бросил кинематограф, купил остров. И все же понял, что без кино жить не может, вот это настоящая любовь. А интересно, отрубил бы он себе руку ради кино? Может, и отрубил бы, а Терехова бы нет, не отрубила. Артистке без руки нельзя. Феллини бы так не спросил женщину, наш режиссер мог бы спросить и женщину, а их – нет, у них там демократия. Демократия – это когда в кино берут сниматься любого, лишь бы был талант, а у нас – только тех, кто ВГИК кончил. И как же в этот ВГИК попасть?
Сладкие мечты окутали, понесли Витину душу, сделав его студентом ВГИКа, и вот он уже на съемочной площадке и… туман растворил его душу в ночной стихии.
Вернувшись с бальных танцев фотографы-любители Слава Карасик и Стасик Белодед наперегонки бросились проявлять пленки. Жизнь для них была непримиримой борьбой за первенство. При самой горячей дружбе с детского сада они были ярыми противниками взглядов друг друга, манеры одеваться, способов, как нужно чистить апельсин и варить яйца. Но, странно, если один начинал выпиливать лобзиком, то и второй тотчас покупал лобзик и начинал с остервенением заниматься выпиливанием. Когда у Славика обнаружился прекрасный голос и мама отдала его в хор, то и Стасик потребовал от своей мамы, чтобы и его записали в хор. Увы, педагог напрочь отказался принять Стасика за полным отсутствием у последнего голоса и слуха, после чего Славик заявил, что если не примут Стасика, он покидает хор, за что и был дважды выпорот отцом и единожды матерью, но посещать хор без друга отказался. Зато занятия в секции бокса оказались для обоих друзей в высшей степени благотворными, здесь каждый обрел шанс показать другому свое превосходство. Стасик Белодед сделал ставку на прямой левый, Слава Карасик – на правый снизу. Все шло хорошо первые три года занятий, они день за днем с перерывами на посещение школы, сон и принятие пищи молотили друг друга на тренировках и соревнованиях, делая гигантские успехи, но вдруг Белодед остановился в росте, а Слава Карасик за полгода вымахал в тощего, долговязого верзилу. Хотя друзья остались в одинаковых весовых категориях, но схватки этих боксеров стали напоминать поединки двух клоунов, вызывая такой смех у болельщиков, что, к ужасу их тренеров, оба соперника утратили к боксу всякий интерес. Тренеры убеждали, что каждого из них ждет великое боксерское будущее, но они были непреклонны. Друзьям-соперникам ничего не оставалось, как заняться поисками новых увлечений. Они вступили в секцию уфологов при Дворце культуры МЭЛЗ, решив, что каждый утрет нос другому, первым установив контакт с внеземными цивилизациями, а кроме того, занялись бальными танцами. Если не удалось доказать друг другу своего превосходства в грубом мужском спорте, они решили потягаться на поприще Терпсихоры. Увы, после того как они прошли школу бокса и пропустили столько прямых левых и правых боковых, блеснуть в искусстве бального танца оказалось для двух друзей не под силу. Кроме того, у них проявились врожденные „мягкие ступни" и „оттопыривающиеся локти". Партнерши, которые мечтали из класса „С" перейти в класс „В", отказывались от них, и друзья были вынуждены из танцоров превратиться в зрителей. Они купили по фотоаппарату и теперь соревновались, кто сделает самый эффектный снимок. Все танцоры разных московских клубов узнали об этом и нещадно эксплуатировали страсть друзей к соперничеству на поприще фотографии. Надо сказать, что к разгару их увлечения цветной фотографией и внеземными цивилизациями они окончили Бауманский институт и теперь вместе работали в КБ на одном из секретных московских заводов.
И вот эти друзья-соперники,.вернувшись с бальных танцев порознь, бросились проявлять и высушивать пленки.
Уже черно-белые негативы показались Славе Карасику на вид странными, он сел за увеличитель, чтобы проверить свою догадку и обомлел: это был не брак фотопленки. Странными оказались только негативы, где была запечатлена пара номер тринадцать, от этой пары исходило сияние. Более того, она… не танцевала!
Слава напечатал первую фотографию, вторую, потом стал печатать их одну за другой. Так, например, на одной фотографии пара номер тринадцать получилась два раза, в двух позах, тогда как все другие пары сняты только в одной, что и запечатлела фотография.
– Скажут – монтаж! – сокрушенно охнул Карасик. -
Свои же братья уфологи будут упрекать в подделке.
Опять же и сияние на негативах, окружавшее пару номер тринадцать, может быть сочтено подделкой. Карасик содрогнулся от такой мысли: налицо был сверхъестественный эффект и невозможность доказать, что он не прибегал ни к химическому подтравливанию негативов, ни к двойной экспозиции, ни к прочим хитростям, к которым прибегают недобросовестные уфологи, стремясь к сенсации. Тут раздался звонок.
– Ты напечатал цветные снимки? – послышался в телефонной трубке голос Белодеда.
