Ступени, как и сама башня, выглядели запущенными. Сапоги обоих путников оставляли отпечатки в серой пыли, щедро их укрывавшей, но паутины не было. Пауки валялись черными комочками под стенами, поджав лапы.
На верхней ступеньке Казимир остановился.
- Справный замчище, - одобрила Сколопендра, бочком подступаясь к массивной двери. В толстые темные доски было вделано бронзовое кольцо, свисавшее из головы скалящегося волка. Взявшись за него, Сколопендра что было сил потянула на себя.
Дверь распахнулась, неожиданно тихо повернувшись на запыленных петлях. Выдернув из ножен клинок, Каля лаской скользнула внутрь, не дав Казимиру времени ни одуматься, ни остановить её.
- Стой!
Шляхтич замер, придержав разбойницу за плечо. Огляделся, и поднес свой факел к жаровне на стене. Ярко вспыхнуло, зашипело горящее масло, разбрасывая по стенам теплый красный свет. Что-то покатилось по полу, задетое неосторожным движением, и Казимир нагнулся, зачерпывая предмет вместе с пылью.
В зеленых глазах Сколопендры плясали крошечные огоньки. Ухватив комеса за руку, она потянулась поглядеть добычу.
На широкой ладони Казимира лежала грубая деревенская катушка со спутанной шерстяной пряжей. Чуть дальше, у самого резного помоста, валялась опрокинутая прялка.
- Чтоб тебя лешие взяли, - потрясенно выдохнула Каля-Разбойница, не отрывая взгляда от помоста.
На нём, на крытой толстыми шкурами лавке, лежала прехорошенькая девушка. Длинные волосы вились крупными золотыми кольцами, обрамляя нежное личико. Розовые губы застыли в едва заметной удивленной улыбке. Белая, хрупкая рука безвольно свесилась с лавки, едва касаясь пальцами узорчатого помоста. На безымянном пальце темнело пятно засохшей крови. На полу, пушистое от расплёвшихся ниточек, валялось веретено.
- Каля? - позвал Казимир, переводя взгляд со спящей девушки на разбойницу.
Сколопендра, покусывая губу, осматривала башню.
- Стал быть, не брешут байки, - проворчала она, отпихивая ногой полное засохших фруктов серебряное блюдо. Заметил, комес мой ненаглядный, во всем замчишке, окромя нас с тобой - аж ни одного острого предмета! Ни ножичка, ни вилочки двузубой, ничего! Токмо у стражей алебарды, да сами сторожа высокима вымахали, не достанешься. - Ить, почитай, нихто ж в эта не верить!
- Вот что? - Казимир зажег еще одну жаровню, пока разбойница шастала вдоль стен.
- В сказки! - отрезала Сколопендра, переворачивая прялку. От движения поднялась пыль, и разбойница, сморщив нос, оглушительно чихнула. - Ну, знаешь, - шмыгнув носом, прибавила она, - как енто бываить? Живут себе не тужат, в гости да на охоты друг ко другу наведываются. А потом раз - и ужо враги с соседом кровныя, да, почитай, не на пустом месте! Ага, знаим мы ихние распри, - прибавила Каля, прижимая ногой "пятку" прялки. Колесо с шелестом раскрутилось, на поставце дернулся моток белой пряжи. - А все потому, что на свадьбе у соседа кто-то "не почтительно отозвался о нашей Мальвочке"! Ой же ж шляхтич, у людев как и у чародеев все не с того краю начинается. А потом уж пожалте вам: крестные-завистницы, подарки, один другого богаче да щедрее да ко всему ишшо и смертоноснее...
Сколопендра опустилась на край помоста, вытянула ноги и глядя в лицо Казимиру, взялась рассказывать.
- У короля с королевой родилась дочка. Уж такая красавица писанная! Личико - мрамор, и губки - словно пелюстки от роз. Все как водится... Ну, стал быть понаезжали гости, да давай дочурку королевскую одаривать: кто шмат шелка заморского, ельфами сотканного, приволок, кто каменьев сундучок, кто жеребенка белого, от кобылицы-единорожицы, кто еще чего полезного. По преданию, у девчонки и крестницы имелися, из волшебного народца. Да только вышел у королевы с ими конхфликт какой, может и впрямь чего не того брякнула вельможная особа на пиру у одной их чаровниц, да только сказывают, с тех пор одна из них и обозлилася. А супротив себя настраивать лесной народец все равно, што в грозу стоять на холме в латах кольчужных, да размахивать копьем железным. Ну, вот и пожелала благородной мазельке одна из кресниц-чаровниц расти как цветок розовый, да к полнолетию упасть замертво, единственный раз уколовшись. Обо что уколоться, желательница не сказала.
Сколопендра перевела дух, потерла грязными пальцами веки, и продолжила.
- Король, отец ейный, не дурак был: мазельку оберегали пуще драгоценности, вишь, до сих пор в замке на столах ножей к пиршеству не подают. Ну, а как подросла девчоночка, упекли в башню, чтоба наверняка оберегти от нежелательного укола. Токмо, не уберегли, как вишь. Уж не знаю, кто сюда прялку приволок, али кто мазельке подсказал, дескать, прясть - не только для хозяйства пользительно. Было бы у меня што проставить, непременно бы поспорила, что про енту прялочку, ей какая умница, с деревенскими знакомая, шепнула. Ить што оно получается?
Казимир как раз нагнулся, подымая веретено. Пригладил растрепанные волоконца, тронул острый кончик, и посмотрел на ухмыляющуюся разбойницу.
- Прясть кажная кметка умеет, ну а веретенца, они разныя бывают. К тому же, бывает, сторожат девушек, на улицу не пускают, а как молодому, здоровому, до ласк телу охочему унять жаркое томление?
Казимир, только-только разглядывавший веретено, вздрогнул и выронил его, точно ядовитую гадину.
- Догада! - восхищенно протянула Каля, с удовольствием глядя в покрасневшее лицо молодому комесу.
- Чай, не такой ты дурак, как вначале мне показался, - прибавила Сколопендра и, уже примирительно, поднимаясь на ноги, добавила. - Не серчай, шляхтич. Девка я глупая, что на языке, утаить не умею. Ну да хватит сказки рассказывать, пора и конец изведать.
С этими словами, Сколопендра легко вскочила на помост, нагнулась над спящей девушкой, и крепко, звонко чмокнула ту в белую щечку.
Казимир как стоял, так и замер.
- Надо ж была хоть попытаться? - деловито пояснила Сколопендра, спрыгивая на пол и делая приглашающий жест Казимиру.- Вдруг как бы свезло? Давай, целуй ея в уста сахарные, да буди ужо. Глядишь, дадут нам на радости коняшек, накормят, напоят медовухой, а с утреца и в путь двинемся.
Комес приблизился к лавке, заглядывая в лицо спящей. Да, чего уж говорить, девушка была отменно хороша. Она вправду словно спала, и заснула недавно - до того свежи и румяны были ее щеки, прекрасна нежная и белая кожа. Она казалась хрупким цветком, которого страшно было касаться.
