– Пошевеливайся, рухлядь пернатая, – протрещал паук и сделал еще один прыжок.
Птица живо повернулась в его сторону. Эта громадина была на удивление проворна.
После нескольких тщетных попыток птица поняла, что Прыгуна ей не поймать. Паук перестал оскорблять птицу, паутина перестала переводить, а ушки прелестной барышни перестала заливать алая краска. Барахолка бросила взгляд по сторонам. Она искала новую жертву. От притаившихся в листве требовалось одно – молчать и не шевелиться.
Дор почувствовал, что его левая рука основательно устала, и слегка переместил ее. Но девушка, которую он держал именно этой рукой, тоже переместилась, то есть скользнула вниз. Дор на секунду потерял равновесие и правой рукой, которой перед этим прикрывал рот девушке, ухватился за ветку. Девушка, получив свободу, закричала что было сил.
Барахолка, привлеченная звуком, немедленно устремилась в нужную сторону. Прыгун не смог ее задержать. Барахолка поняла, что нашла добычу полегче.
Ценные мысли иногда рождаются именно от отчаяния. Дор ухватился за одежду девушки и запустил руку в карман передника. Слишком яркое платье, короткое и облегающее, почти целиком прикрывал передник – одежда рабочая и полезная.
Девушка завизжала как резаная – на сей раз не без причины, – но Дор уже нашел что искал – горстку жемчужин высококультурных, подобранных девушкой в гнезде.
– Держать такой камень за пазухой – преступление. Как ты считаешь? – обратился он к жемчужине и щелчком послал ее в воздух.
– Требую не метать жемчуг перед птицами! – звякнула крошка на лету.
Барахолка ринулась следом. Прыгун очутился рядом с ними – то ли перепрыгнул, то ли перелетел.
– Умно придумано! – одобрительно протрещал он. – Брось еще одну вон туда, а я опущу вас на землю без шума и пыли.
– Сейчас, – согласился Дор и погрозил девушке: не вздумай завопить. А она уже открыла рот.
– Ущипну, – предупредил он.
И девушка покорилась. Даже сама протянула ему жемчужину. И это избавило его от неловкости – лезть в нагрудный карман ее передника.
– Поведай свою тайную печаль, – обратился он к очередной жемчужине.
– Я искренне презираю некультурных людей, столь дурно обращающихся с культурными особами! – гневно зазвенела жемчужина.
Барахолка устремилась за новой добычей.
– Ко-мок! – раздался издалека победный карк. Барахолка умела обращаться с культурными особами.
Мало-помалу все жемчужины перебрались к ней. Оказавшись на земле, путешественники могли сказать: отныне мы в бедности, но в безопасности. От птицы они избавились. Дор запасся несколькими веточками – на случай, если страдающая вещизмом птица приблизится вновь, – и путники заторопились прочь от опасного места.
– Видишь! – крикнуло колечко, о котором Дор позабыл. – Я исполнила твое желание! Ты на земле и в безопасности!
– Без тебя ни шагу, – согласился Дор, хотя в душе сильно сомневался в этом.
Раз птица унесла их в правильном направлении, сейчас они находились, по мнению Дора, неподалеку от замка Ругна. Но приближалась ночь, и продолжать путь становилось небезопасно. Поужинали чечевицей с чечевичного дерева, запили джон-чаем с медовой травой. Прыгун попробовал медовой травы и заявил, что предпочитает блошиную. Девушка в конце концов перестала бояться паука и даже позволила привязать себя на ночь.
– Раньше я только жуков и волшебных животных, которые на земле, боялась, а теперь и птиц на деревьях буду опасаться, – простодушно призналась она.
Удобно устроившись на шелковых нитях, путешественники могли не бояться никаких опасностей – ни с земли, ни с неба.
«Пауки все-таки большие умницы», – решил Дор.
Паук быстро уснул, утомленный бурными событиями дня. А Дор и девушка завели разговор. Говорили они тихо, чтобы не привлечь какого-нибудь хищника.
– Откуда ты? – спросила девушка. – И куда идешь?
Дор ответил кратко, избегая подробностей о возрасте и родных местах. Явился, мол, из чужой земли. Чужой и далекой, но очень похожей на эту. А путь держит к повелителю зомби, у которого хочет взять лекарство, чтобы помочь одному другу. Прыгун пришел с ним вместе. Прыгун – его верный друг. Без Прыгуна они остались бы навечно в гнезде барахолки.
Девушка рассказала столь же незамысловатую историю:
– Родом я из Западного форта, что на берегу моря, где растут тыквы с глазками. Мне семнадцать лет. Иду в новый королевский замок, чтобы найти там свое счастье. Когда я переходила через горы – долиной идти нельзя, поскольку там обитают тигровые лилии, большие охотницы до сладкого, а я ведь сладкая, – птица-барахолка заметила меня. Увидела я ее да как закричу, как ногами затопаю – словом, все как барышням полагается, – но прилетела птица... ну что слова тратить, ты все знаешь.
– Мы тоже идем в замок, – сказал Дор. – Если хочешь, поможем тебе добраться.
Значит, и девушка идет в замок. Все в этой стране идут в замок. Не странно ли? Нет, не странно. Замок Ругна – светский и магический центр Ксанфа. Поэтому он притягивает всех и каждого.
Незнакомка по-девчоночьи захлопала в ладоши и покачалась на нитке, очень соблазнительно – до чего же она соблазнительна!
– И ты в замок? Вот здорово!
Он и сам обрадовался. Как же не радоваться, если рядом такая девушка?
– А зачем ты идешь в замок? – спросил он.
– Собираюсь наняться там служанкой, а потом совершенно случайно повстречать знатного дворянина, и чтобы он полюбил меня без памяти и увез с собой; и я буду жить потом счастливо в его богатом доме и только вспоминать, что и не мечтала когда-то о такой доле, что боялась умереть в прислугах.
«Какая же она наивная, – мысленно вздохнул Дор. – Ну зачем дворянину брать в жены простую служанку?» Но у него хватило благоразумия не спорить. И тут он вспомнил, что, увлекшись одним – визги, локоны, ножки, – упустил другое: он все еще не знает ее имени.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Разве я не сказала? – нежно рассмеялась девушка. – Милли – вот как.
Дор затих, словно громом пораженный. Ну конечно! Как же он раньше не признал! Милли! Моложе прежней на двенадцать лет. На восемьсот двенадцать лет. Такой она была до его рождения – юной, неопытной, полной надежд и бесконечно чистой. Не отягощенной мрачным опытом восьми веков призрачной жизни наивной милой девчонкой. Почти его ровесницей.
Почти ровесница? Между ними не всего пять лет, а пропасть в пять лет! Она уже взрослая женщина, а он сопливый...
– Как бы мне хотелось быть мужчиной! – горячо прошептал он.
– Готово! – объявило колечко. – С этой минуты ты мужчина!
– Что? – не поняла Милли.
Конечно, Милли не узнала своего воспитанника. Он в чужом теле и вообще родится только через восемь веков.
