— Лорд принц!
Моранден был оживленным и приветливым, он даже улыбался. Хозяин замка, худой пожилой человек, казалось, вот-вот потеряет сознание. Когда Вадин вместе с Мирейном пробрался через толпу, он с трудом подавил смех. Бедняга был слишком напуган, чтобы изображать гостеприимного хозяина перед величайшим лордом Янона, а теперь еще этот лорд знакомил его с самим наследником трона, который выглядел как ребенок, дрожащий и промокший насквозь. Но вот он поднял голову и внезапно вырос, точно башня, полный божественной силы. Он разговаривал с бароном на местном грубом диалекте, и его слова проникали в самую душу.
Вадин тащился за ними словно в оцепенении. Причиной этого в основном были сырость и усталость, но в какой-то степени — чары. Прежде он никогда так близко не сталкивался с магией Мирейна; во всяком случае, ему не доводилось видеть ее столь сокрушительного действия. Только это было не совсем магией: заклинания и колдовство тут были ни при чем. Дело заключалось в самом Мирейне. В его лице, осанке, в его присутствии. В его безошибочном знании, что говорить, когда и как. И в его ни с чем не сравнимых глазах.
Им предоставили то лучшее, чем располагал замок: Моранден получил комнату для гостей, а Мирейн — спальню самого хозяина. Рабы разожгли огонь в очаге, от чего комната наполнилась дымом, зато стало тепло. Даже оруженосец получил теплую и довольно чистую одежду и чашу подогретого, почти кипящего вина, а рабы не позволили ему прислуживать его господину. Вадин сам стал здесь господином. Рабы были крайне запуганы, а перед Мирейном они так благоговели, что вообще с трудом могли двинуть рукой или ногой. Наконец принц одарил их словом и улыбкой; тут они чуть не передрались за право угождать ему.
Постепенно Вадин высох и согрелся, вино бежало по его жилам, и он стал выходить из заторможенного состояния. После Хан-Янона этот замок казался жалким, запущенным и не совсем чистым, но здесь было уютно; здесь пахло домом. Рабы были грязноваты, но пребывали в сытости; вино было хорошее; на кровати лежало великолепное покрывало. Вадин обратил на него внимание, и Мирейн улыбнулся.
— Работа вашей госпожи? — спросил он человека, который подкидывал дрова в огонь, стараясь, чтобы дым попадал не в комнату, а в дымоход.
Раб принялся прилежно и низко кланяться, и тем не менее его ответ прозвучал достаточно внятно.
— О да, мой господин, его сделала леди Гитани. Боюсь, это не такая уж хорошая работа для столь великого человека, как вы, но зато эта вещь теплая, а шерсть мы получили от наших собственных стад.
— Это прекрасная, великолепная вещь. Смотри, Вадин, какой чистый голубой тон, он похож на цвет зимнего неба. И где же ваша госпожа взяла такие краски?
— Вам следует спросить об этом у нее, — сказал раб, еще раз поклонившись. — Она сама скажет вам. Это женское искусство, мой господин, но вы принц, и она скажет вам.
Он снова поклонился и убежал.
Мирейн взял в руки покрывало, все еще слегка улыбаясь знакомой улыбкой.
— Да, перед принцем они ведут себя совершенно иначе. Когда я был простым жрецом, меня помещали в хлеву или, если семья была набожной, вместе со слугами; никто и не думал заикаться, когда я заговаривал с ними. Но ведь тогда я был тем же Мирейном, что и теперь. Так в чем же дело?
— Тогда у тебя не было власти. Тогда ты не мог вынести им смертный приговор, который был бы исполнен.
Мирейн перевел взгляд на Вадина.
— Вот, значит, какова отличительная черта принца? Возможность безнаказанно убивать?
— Это одна из возможностей применения власти.
— Нет, — сказал Мирейн. — Власть может гораздо больше.
— Конечно, если только ты не поваренок в таверне на горе.
Принц завернулся в великолепное покрывало, сдвинул брови, упер подбородок в кулаки. Присутствие рабов больше не мешало Вадину выполнять обязанности оруженосца, и он принялся чистить и сушить доспехи Мирейна и его оружие. Когда он снова поднял глаза, Мирейн сказал:
— Я не желаю быть всего лишь высокомерным палачом. Я собираюсь показать людям, каков должен быть настоящий король. Это вождь, страж. Защитник слабейшего перед сильнейшим.
Вадин возвел глаза к небу и затем, прищурившись, еще раз оглядел меч Мирейна. Лезвие слегка затупилось. Вадин потянулся за точильным камнем.
— Все посмеиваешься, — произнес Мирейн скорее грустно, чем гневно. Только это ты и знаешь? Страх и сила — в этом все могущество сильнейшего?
— А что же еще?
— Мир. Спокойствие. Жизнь без страха. Закон, который управляет каждым человеком, от низшего до высшего.
— Какие странные у тебя мечты, мой господин! Это что, проявление южной болезни?
— Ты опять издеваешься. — Мирейн глубоко вздохнул. — Я понимаю. Если король надеется править, он должен воспользоваться силой, иначе его скинут с трона. Ну а если сила смягчится милосердием? Если правитель может научить другому, более мягкому образу действия всех, кто хочет и может научиться? Если он захочет отбросить свои сомнения и не поддаваться соблазнам силы? Представь это, Вадин. Представь и скажи, что ему придется делать.
— Он долго не продержится в Яноне, мой господин. Мы все здесь дикие варвары.
Мирейн фыркнул.
— Ты такой же варвар, как князь из Хан-Гилена.
— Не совсем, — сказал Вадин. — Можешь меня убить, но штаны носить я не буду.
— Князь Орсан просто пожал бы плечами при мысли о килте. Ведь сидеть в седле в килте страшно неудобно. И чрезвычайно нескромно.
— Должно быть, он такой же нежный, как женщина.
— Он не нежнее меня.
Вадин вопросительно взглянул на Мирейна.
— Не ты ли опасался собственной тени всего день или два назад? — Ему удалось увернуться от подушки, запущенной в него с устрашающей силой. — А как насчет милосердия, мой господин?
— У меня есть милосердие. И я берегу его.
— Да ну? — усомнился Вадин. — Превосходство силы — вот что делает тебя принцем, а меня оруженосцем.
— Святые небеса, да ты философ! Один из этих новых логиков. Что ж, придется научить тебя читать, и тогда ты станешь величайшим наставником в Девяти Городах.
— Упаси боже, — с чувством сказал Вадин.
Вадин ужинал в зале, поневоле оказавшись среди принцев, в то время как менее значительные персоны располагали временем по своему усмотрению. По крайней мере ему позволили сидеть рядом с Мирейном; никому не пришло в голову по, глупости или от избытка храбрости запретить ему это. Он подозрительно посматривал на Морандена и еще подозрительнее — на своего подопечного, который пробудил в семье хозяина замка такое восхищение, словно был их родственником. Особенно влюблены были женщины, хотя юноша с глазами лани — Вадин предположил, что это младший сын хозяина, — тоже явно потерял голову. Он прислуживал Мирейну за столом с каким-то благоговением, просто таял от каждого слова и взгляда и дрожал, если слузгай или долг позволял ему оказаться достаточно близко к Мирейну.
