Хельги ужаснулся: нет, пусть уж лучше беда падет на него одного. Неурожай, падеж скота, мор. Дания, ставшая добычей волков и воронов, резня и безумье, чужеземная секира, которая подрубит древо Скьёльдунгов — нет, только не это.
— Ирса, — еще раз с трудом выговорил конунг, но ее уже не было в светлице.
Ирса поцеловала на прощанье сына, нашла перевозчика, и уже под дождем, в ночи лодка доставила ее на другой берег залива, на корабль ее матери.
7
Три года прожила Ирса на Альсе. Мать встретила ее спокойно, чтоб не сказать холодно. Ирса старалась больше времени проводить в одиночестве, да и на людях все молчала. Наименее несчастной она чувствовала себя, гребя на лодке, чем когда-то они немало тешились вместе с Хельги. Но даже тогда никто не слышал, чтобы она пела.
Владения королевы Олоф делали Ирсу лучшей из невест, но окрестные конунги не спешили со сватовством: боялись, что Хельги захочет забрать жену обратно или разгневается на того, кто станет ее новым мужем.
Между тем Хельги так ничего и не предпринял. Когда несчастье только случилось, он стал было убеждать Хроара собрать флот и дружину на поиски Ирсы, но брат резко его оборвал:
— Не дело ты говоришь и сам это знаешь. Стоит пойти походом на Альс, и против нас поднимется пол-Ютландии, а мы не готовы к такой войне. И ради чего воевать? Ради девчонки, твоей собственной дочери, которую тебе придется посадить под замок, чтобы она от тебя не сбежала. И, кроме того, боги отвернутся от нас, если она возвратится к тебе по твоей воле. Нет, не бывать тому!
Хельги был совершенно сломлен и опустошен, он подолгу не вставал с постели. Теперь это был печальный, грубый и почти всегда пьяный человек. Он пробовал брать женщин к себе на ложе, но его поразило бессилие — украдкой поговаривали, что сама богиня Фригг покарала его — а потом перестал и пробовать. Хельги построил себе хижину в лесной чаще и по неделям оставался в ней в полном одиночестве.
Хроар и Вальтйона стали растить Хрольфа. Казалось, проклятие, павшее на родителей, не затронуло его. В нем было что-то, что сразу располагало к нему самых сердитых служанок и самых суровых воинов. Он рос не только ловким, но и смышленым, любопытным мальчиком, из тех, которым непременно надо все знать — совсем таким, каким в этом возрасте был его дядя.
На третье лето после бегства Ирсы к берегам Альса подошли корабли под белым щитом на мачте. Никогда прежде не доводилось Олоф принимать такую большую и богатую дружину. Ее привел из Упсалы конунг шведов Адильс.
Олоф приняла его со всем возможным почетом, убрала покои для гостя лучшей своей утварью. Ирса была не столь любезна, а потому скоро удалилась в свои отдельные хоромы. В тот же вечер, когда Олоф и Адильс вместе пили в палате, он сказал ей:
— Я немало слышал о твоей дочери, и, вижу, молва не солгала ни о ее красоте, ни о том, из какого могучего рода она происходит. Госпожа, я хочу просить у тебя ее руки.
Олоф поблагодарила гостя за честь. Адильс был молод, высок ростом, широк в кости и дороден. Волосы и борода у него были долгие, янтарно-желтые и сальные. Он то и дело принимался теребить усы своими конопатыми пальцами. Меж широких румяных щек торчал длинный нос. И хотя его одежда из лучшего полотна и была расшита золотом, но она могла бы быть и почище. От конунга остро пахло чем-то кислым.
И все-таки в нем не было ничего смешного. Его голос грохотал, как прибой Северного моря. Маленькие, глубоко посаженные глазки холодно, не мигая смотрели из-под густых бровей. Все знали, что конунг шведов весьма сведущ в колдовстве. Подданные Адильса на себе испытали всю тяжесть его норова, жадного и угрюмого, но, несмотря на молодость, ему достало хитрости и коварства, чтобы справиться с ними. Свитьод была самым большим владением в Северных Землях, она тянулась от холмов Гаутланда до дремучих лесов Финляндии. Множество ярлов и племенных вождей платило Адильсу дань. Так что золота и воинов у него было уж никак не меньше, чем у Скьёльдунгов.
— Сам знаешь, как с ней обстоит дело, — медленно проговорила Олоф. — Все же, если она сама согласится, я не скажу «нет».
— Не смею надеяться, сударыня моя, — ответил Адильс без тени улыбки.
И хотя ночь выдалась теплой и в очаге жарко горело пламя, Олоф слегка вздрогнула от его ответа.
Все же, думалось ей, заполучи она Адильса в союзники, ей нечего бояться ни Хельги, ни кого-нибудь другого.
Назавтра Адильс увидел Ирсу. Она сидела на лавке под ивой, что росла среди грядок с целебными травами, у порога ее палаты. Две служанки помогали ей шить плащ. Она держала совсем мало слуг, среди которых не было ни одного раба. И хотя жила она очень тихо, но наемных слуг находила без труда — все знали, что обходиться с ними будут по-доброму.
В этот раз, как и всегда, на Ирсе было простое платье без украшений. В рассеянном свете ее косы поблескивали рыжиной. Воздух, душный и неподвижный, был полон запахами пряных трав. Острый запах порея, купыря, полыни, грушанки, кислый — щавеля, горький — руты, сладкий — чабреца, резкий — кресс-салата. Пара ласточек, порхая, гонялась за комарами. Ирса подняла голову от шитья, заслышав, как скрипнул щебень под сапогом Адильса, и проговорила равнодушно:
— Доброе утро, сударь мой.
— Мы были лишены твоего общества вчера вечером на пиру, — басом отозвался Адильс.
— Я не охотница до веселья.
— Хотел бы преподнести тебе подарок. Вот…
Адильс вытащил ожерелье. Служанки так и ахнули. Эти пластины и кольца из блестящего золота, эти мерцающие самоцветы — ожерелье стоило не меньше боевого корабля.
— Благодарствую, сударь мой, — начала с беспокойством Ирса. — Ты слишком добр ко мне, но…
— Никаких «но».
Адильс уронил ожерелье Ирсе в подол, затем взмахом руки удалил служанок. Те, тут же отбежав в сторону, принялись болтать со стоящими поодаль дружинниками из свиты шведского конунга. Сам же он, присев рядом с Ирсой, заговорил так:
— Твоя мать — владетельная королева. Тебе бы не следовало жить так замкнуто.
— Я так живу по своей воле.
— Когда-то ты была счастливее.
Ирса побледнела.
— Это мое дело.
Адильс, повернувшись, уставился на нее своим леденящим взглядом:
— Нет, не так. То, как живет конунг или королева, касается всех их подданных. Недаром люди всегда хотят все знать о своих владыках. Ведь их жизнь зависит от нашей жизни.
Ирса попыталась отстраниться от Адильса, но так, чтобы не показаться оскорбленной или испуганной, и прошептала:
— Мне теперь это безразлично.
— Тебе не может быть безразлично твое происхождение, — тихо, но настойчиво проговорил в ответ Адильс.
