– Если его величество желает, чтобы я покинул двор...
– Его лучезарность, – поправил сенешаль. – Нет-нет-нет, вы меня не поняли. Его милость собирается принять делегацию юнкайцев, чтобы обсудить с ними условия отвода их войск. Юнкайцы могут попросить... э... возмещения за тех, кто пал жертвой драконьей ярости. Вопрос деликатный. Король считает, что лучше, если послы увидят на троне короля-миэринца под защитой миэринских же воинов. Уверен, вы понимаете это, сир.
«Гораздо больше, чем тебе кажется».
– Можно узнать, на кого его величество возлагает свою охрану?
Резнак мо Резнак улыбнулся своей заискивающей улыбочкой.
– Грозным воинам, преданным его милости. Гогору Гиганту, Краззу, Пятнистому коту, Белакво Костолому. Все – герои.
«Все – гладиаторы». Сир Барристан не был удивлён. Положение Хиздара зо Лорака на троне было шатким. В Миэрине уже тысячу лет не было короля, и, более того, кое-кто из старой знати считал, что можно было подыскать кандидатуру получше. За стенами города стояли юнкайцы со своими наёмниками и союзниками. Внутри орудовали Дети Гарпии.
И с каждым днём у короля становилось всё меньше защитников. Хиздар допустил в отношении Серого Червя грубейшую ошибку, стоившую ему Безупречных. Когда его величество попытался поставить их под начало своего кузена, как прежде поступил с Медными Тварями, Серый Червь известил короля, что Безупречные – свободные люди и не подчиняются никому, кроме своей матери. Что до Медных Тварей, одна их половина – вольноотпущенники, а другая – бритоголовые, которые, вполне возможно, сохранили верность Скахазу мо Кандаку. Гладиаторы оставались единственной надежной опорой короля Хиздара среди полчищ врагов.
– Да сохранят они его величество от всех бед, – тон сира Барристана не выдал его истинных чувств. Он научился скрывать их ещё в Королевской Гавани много лет назад.
– Его великолепие, – подчеркнул Резнак мо Резнак. – Ваши прочие обязанности останутся неизменными, сир. Если мир будет нарушен, его лучезарность, как и прежде, желает, чтобы именно вы повели войска против врагов нашего города.
«Хотя бы на это у него хватило ума». Белакво Костолом и Гогор Гигант могли служить Хиздару защитниками, но одна мысль о том, что кто-то из них поведет армию в бой, казалась настолько смехотворной, что старый рыцарь едва не улыбнулся.
– Я к услугам его величества.
– Не «величества», – недовольно произнес сенешаль. – Это вестеросский титул. Его великолепие, его лучезарность или его милость.
«"Его тщеславие" сгодилось бы лучше».
– Как скажете.
Резнак облизнул губы.
– Тогда на сегодня всё.
На этот раз его елейная улыбка говорила, что пора откланяться, и сир Барристан удалился, благодарный за возможность избавиться от вони духов сенешаля. «Мужчина должен пахнуть потом, а не цветами».
Великая пирамида Миэрина была восьмисот футов в высоту от основания до вершины. Сенешаль жил на втором этаже. Покои королевы и самого сира Барристана занимали верхний этаж. «Долгий подъём для человека моего возраста», – думал старый рыцарь, взбираясь по лестнице. По делам королевы ему приходилось взбираться по лестнице пять-шесть раз в день, что могли подтвердить боли в коленях и в пояснице. «Придёт день, когда я уже не смогу одолеть эти ступени, – размышлял он, – и этот день наступит скорее, чем мне хотелось бы». Прежде чем это случится, надо удостовериться, что хотя бы несколько его воспитанников будут готовы занять его место рядом с королевой. «Когда они будут готовы, я сам посвящу их в рыцари и дам каждому коня и золотые шпоры».
В покоях королевы было тихо и безлюдно. Хиздар не стал здесь жить – он предпочёл обустроить собственные покои глубоко в недрах Великой пирамиды, где его со всех сторон окружали массивные кирпичные стены. Меззара, Миклаз, Квезза и прочие маленькие пажи королевы – на самом деле, конечно, заложники, хотя и Селми, и сама королева их полюбили настолько, что трудно было думать о них как о заложниках – ушли вместе с королем, а Ирри и Чхику уехали вместе с другими дотракийцами. Осталась только Миссандея, похожая на несчастное маленькое привидение, бродящее в покоях королевы на вершине пирамиды.
Сир Барристан вышел на террасу. Небо над Миэрином было цвета мертвечины: тусклое, белое, тяжёлое – сплошная пелена облаков от горизонта до горизонта. Солнце скрылось за этой облачной стеной – оно зайдёт незримо для глаз, как незримо взошло этим утром. Ночь будет жаркой – одной из тех душных, липких, влажных ночей, когда не хватает воздуха. Вот уже три дня как собирался дождь, но ни капли так и не упало. «Ливень стал бы спасением – он отмыл бы город дочиста».
Отсюда виднелись четыре меньшие пирамиды, западные стены города и военные лагеря юнкайцев на берегу Залива Работорговцев, над которыми, точно какая-то чудовищная змея, вился в воздухе густой столб жирного дыма. «Юнкайцы жгут своих мертвецов, – понял Селми. – Бледная кобылица скачет по их осадным лагерям». Несмотря на все усилия королевы, болезнь распространялась, как внутри города, так и снаружи. Миэринские рынки закрылись, улицы опустели. Король Хиздар держал открытыми бойцовские ямы, но публики было мало. Сообщали, что миэринцы начали избегать даже Храма Милостей.
«Работорговцы непременно придумают, как обвинить Дейенерис и в этом», – с горечью подумал сир Барристан.
Он почти слышал, как они перешептываются – Великие Господа, Дети Гарпии, юнкайцы и все остальные – говорят один другому, что его королева мертва. Половина города в это верила, пусть пока и не находила в себе храбрости произнести это вслух. «Но, думаю, это ненадолго».
Сир Барристан чувствовал себя очень усталым и старым. «И куда ушли все эти годы?». В последнее время, наклоняясь к воде, чтобы напиться, Селми видел, как из воды на него смотрит незнакомое лицо. Когда вокруг его бледно-голубых глаз успели появиться морщины? Когда волосы из золотистых стали снежно-седыми? «Много лет назад, старик. Десятилетия».
И всё же казалось, будто только вчера его посвятили в рыцари после турнира в Королевской Гавани. Он до сих пор помнил прикосновение к плечу меча короля Эйегона – лёгкое, точно девичий поцелуй. Слова обета застревали в горле. В тот вечер на пиру он ел рёбрышки дикого вепря, приготовленные по-дорнийски с драконьим перцем, которые были такими острыми, что обжигали рот. Прошло сорок семь лет, а сир Барристан всё ещё помнил их вкус. Но он не смог бы вспомнить, чем отужинал десять дней назад, даже если бы от этого зависела судьба всех семи королевств. «Скорее всего, варёной собакой. Или какой-нибудь другой мерзостью, такой же гадкой на вкус».
