— Ты рехнулась, — наконец выдавила Каве.
— Нет. — Голос Кристы прозвучал на удивление ровно. Она словно бы желала выговориться, выплеснуть то, что терзало ее долгое время. — Марьяна отдала браслет тебе — своей внучке, родной кровушке, которая ничего не знала о магическом мире. Она была уверена, что ты не захочешь воспользоваться его могуществом, а главное — особым предназначением. Та, что будет носить его, станет великой ведьмой, сможет править другими… Что, не веришь, Каве?
Я вижу недоумение на твоем лице. Зря… Когда ведьма добровольно жертвует своей жизнью ради магической вещи, добровольно отдает свою душу холодному неживому металлу, в благодарность магический предмет делится будущим… Предсказывает наиболее точно… Мы все знали об этом, все ученицы Марьяны Несамовитой. Все ждали и надеялись, что только я смогу надеть браслет. И как же они все торжествовали, когда ничего не получилось! — Криста, тяжело дыша, перевела дух. Но вскоре вновь продолжила:
— Никто не верил в осуществление задуманного, даже тетка Ружена. Все смеялись, когда наставница предложила вариант с тобой: передать серебряный браслет простой девушке из немагического мира… Говорили, что первый колдун, встретившийся тебе на пути, отберет твое фамильное украшеньице. Но Марьяна не поддалась на уговоры. И браслет выбрал твою руку, покорился… О да, многим из нас стало не до смеха… Кто бы мог подумать — простушка подчинила себе вещь удивительной мощи. Вещь, наделенную великим будущим. Вот почему я ненавижу тебя, Каве. Я долго раздумывала, как от тебя избавиться. Помешать, забрать твое предназначение… Многое мне удалось. — Она издала короткий смешок, и Каве тут же вспыхнула, крепче сжав в руке нож. — Но младший Вордак — не моя цель. Он упал и больше не поднимется… Я придумала другой план. И, как никогда, близка к победе… Лютогор дал мне одно заклятие, очень сильное… Да, Каве, нынешний Карпатский Князь, который вскоре станет Единым… Он сказал, что это заклятие убьет тебя, даже если я буду ранена. Жутко интересно, правда? Я выиграю Чаклун и стану княгиней Чародола. Буду править. И я, я буду великой ведьмой. А ты — умрешь.
И Криста ударила.
Несмотря на сильное душевное волнение, когда вдруг оказалась раскрыта ее самая важная тайна, и кем! — Каве была готова к выпаду врага и тут же защитилась круговым движением: она провернула вокруг себя линию и ударила сама — одним косым ударом.
Криста взревела, разозленная неудачей, и вновь налетела, бешено орудуя ножом направо и налево. Каве отразила первую серию ударов, после чего плюнула на все и упала ничком на землю, как учил Мольфар, чтобы земля защитила от страшного ножа.
Их бой послужил сигналом для драконорогов: над ними, заслоняя собою солнце, метались яростные тени бьющихся насмерть стихийников — черно–желтая и черно–сиреневая молнии.
Перекатившись, Каве вновь встала на ноги, но тут же упала. Удар, брошенный в спину, не достиг цели — земля защитила. Но чтобы самой ударить градовым ножом, Каве надо было–таки подняться. Она только перевернулась на бок, как увидела, что рыжая, отбросив градовой нож в сторону, вытащила из–за пазухи другой — простой обычный кинжал, похожий на иглу.
— Сдохни! — вскричала ведьма и прыгнула на Каве. Но та изловчилась и пнула соперницу в грудь. Криста не ожидала этого и отлетела на пару шагов, впрочем, оставшись на ногах.
Каве действовала так быстро, словно это не она, а нож вел ее руку: взвинтившись в прыжке, она рубанула наотмашь косым ударом — грудь рыжей ведьмы перечеркнула яркая красная полоса.
Кинжал выпал из руки Кристы Соболь, мягко и легко войдя в травянистую землю. Ведьма упала на колени, растерянно прижимая руку к груди, — пальцы тут же окрасились в алый.
Ее лютый взгляд сменился болью, разочарованием и удивлением. Вокруг нее начали проявляться тени призраков: молочно–белые, словно клочки тумана, и темные плотные сгустки, похожие на обрывки грозовых туч.
Каве опустила нож, с ужасом взирая на поверженного врага и хоровод черно–белых силуэтов, взявших рыжую ведьму в плотное кольцо. Казалось, они дурачатся: танцуют, кривляются, корчат рожи…
Вдруг что–то кольнуло Каве в грудь: будто иголка вошла под кожу. Охнув, она схватилась за сердце. Следующая игла заставила упасть на колени.
«Ты убила человека, Каве».
Девушка в страхе оглянулась. Но этот голос, казалось, шел из самого ее сердца.
«Она напала на меня… Хотела моей смерти!»
«Но ты ее убила… Ты!»
«Я защищалась!»
«Все равно…»
Мир стремительно угасал, теряя краски и смыслы… Она видела только злорадное лицо Кристы, ее обвиняющий взор и вдруг — стеклянные глаза с застывшей навсегда радужкой цвета охры, глаза, в последний раз обращенные к небу… Рыжие змейки волос, разметавшиеся по траве, такой ярко–зеленой… И сиренево–черную тень, промелькнувшую вдали… Чьи–то встревоженные голоса, бессвязные мысли, крики. И собственный голос, но какой–то чужой, будто со стороны.
«Ты убила, Каве. — Голос был жестким, сухим и равнодушным. — Она была жива, а стала мертва. Да, плохой был человек. Но кто сейчас виноват? Каве…»
«Нет!»
В следующий миг призраки разорвали кольцо над Кристой и, завывая на разные голоса, — жутко, хрипло, остервенело, — метнулись к ней. Каве хотела закричать, но не смогла, проваливаясь в черноту все дальше, все глубже.
В ее сердце воцарилась ночь.
ЗАСМЕРТЕЛЬНОЕ ПРОКЛЯТИЕ
Возле двери, ведущей в комнату к проклятой, собралось несколько особ. Алексей Вордак нервно мерил широкими шагами коридор, чем страшно раздражал Тай, сидевшую на низком стуле у раскрытого окна. Когда он проходил мимо, чара провожала его хмурым взглядом. Пан Чах и пан Седрик стояли немного поодаль. Оба пребывали в человеческом облике, причем карпатский маг почему–то выбрал облик синеглазого юноши.
Все они ждали новостей. Вот уже третий час Рик Стригой находился у постели Каве, и никаких вестей от него не поступало.
Наконец Алексей Вордак остановился возле пана Седрика, к большому облегчению рыжей чары.
— Значит, это вы — тот самый Великий Мольфар? — резко спросил он. — Освобожденный милостью Каве из–под древней горы? А запрятал вас туда он, Стригой?
— Да, да и да, — несколько раздраженно ответил пан Седрик. — А ты, как я понимаю, тот самый мальчишка, не сумевший удержаться на карпатском троне? А ранее — попавший под действие простейшего любовного зелья, теперь же — задающий глупые вопросы?
