Дождавшись, когда рядом появится снег с розоватым оттенком, сбрасываем труп. Неккара, севшая на место Толлардо кое-как правит санями. Я вижу, как кислота разъедает тело. Тварям Ночи не доведется полакомиться полковником ствангарской армии. Кислота лишит их этой радости…
Сани еще несутся быстрее бегущего человека, но скорость падает. Прячась за мешками, мы отстреливаемся от «единорогов», над головой свистят костяные жала. Взвизгивает еще одна собака, пораженная отравленным острием. Движение снова замедляется. Теперь нет сомнений — даже не самые шустрые твари скоро нас настигнут, набросятся со всех сторон, и без полнокровного полка ствангарских латников тут не обойтись. Обидно: до полянки, где пятнадцать месяцев назад я творил заклятие, осталось лишь три мили, даже при нынешней скорости не больше получаса пути. Заклятие полностью пробудилось, готово действовать, надо только отдать соответствующую команду, добравшись до места. Но мы не успеваем, не успеваем… И остается одно.
Теперь я знаю, ради чего судьба хранила меня сорок девять лет, зачем сотни раз вытаскивала из петли, даже дала совершенно незаслуженную милость — позволила познать счастье любви, встретить женщину, какую искал всю жизнь… Может, Амме даже носит под сердцем моего ребенка — на такое, впрочем, я не надеюсь. Значит, не нужно печалиться. Я пойду в последний бой ради того, чтобы она никогда не увидела ни Тварей Ночи, ни их хозяев, чтобы мирно жила в Эрхавене, правила своим Храмом и служила своей богине. А богиня — та, которая позволила, пусть ненадолго, познать и любовь отца к дочке — да существует вечно. Пока она жива — жива в Мире и Любовь.
Я пойду на смерть, чтобы Амме увидела еще не одну весну. Может быть — чем Владыка не шутит — еще раз насладилась бы счастьем. Ну и что, что ей сорок пять! Я знал людей, которые женились, выходили замуж и в семьдесят. Один из Палачей Лиангхара обзавелся сыном в семьдесят шесть…
Надо только сберечь Аэллу, дать ей дожить до главного боя. Сражаться за наш Мирфэйн. Сам по себе он мне не нужен, надеюсь, и другим тоже. Если сражаешься за абстракцию, можно дрогнуть, дать слабину, и тогда все станет напрасно. Вот если за спиной кто-то, кто дороже жизни, тогда, конечно, отступать некуда, волей-неволей придется сделать невозможное. Интересно, что думает по этому поводу Воитель?
— Крей, — обращаюсь к Воителю. — Собаки всех не довезут. Нужно задежать Тварей Ночи.
— Сам вижу, — ворчит Воитель Аргелеба, соскабливая с клинка замерзшую кровь. — Но как? Без магии мы их не остановим!
— Есть способ. Мы маги, и не слабые, частица Силы есть в нас самих.
— Собственной Силы на серьезные чары не хватит, — произносит тавалленец. — Не забывай: придется преодолевать их защиту от магии.
— Есть способ, — повторяю я. — Наша с тобой жизнь…
— Предлагаешь принести в жертву самих себя? — с полуслова понимает Воитель.
— Точно. Всех мы даже так не уничтожим, но наверняка задержим.
— Понял, — тихо отзывается Крейтон. — Ради Нек я согласен умереть хоть сто раз. Не думал, что такое предложит Палач Лиангхара…
— Как видишь. Пошли?
— Куда это вы собрались? — всполошилась Неккара. Надо же — наша железная жрица на грани истерики. Есть с чего: осознала, что не может помочь целительной магией, а теперь теряет того, кого полюбила. — Крей! Неужели оставишь меня… нас одних?
— Не одних, — отвечает Воитель. — С тобой будет моя любовь. Если ты не выживешь и не станешь счастливой, я очень обижусь. Береги Аэ и Базиля с Айшой. Особенно Аэ — Мир может спасти лишь она, а он слишком хорош, чтобы достаться этим. Согласна?
Не дожидаясь ответа, он откидывает капюшон, целует жрицу в обветренные губы — и мы спрыгиваем с саней. Счастливый — я бы тоже не отказался напоследок ощутить сладость губ Верховной жрицы. Почувствовав облегчение, уцелевшие собаки мчатся из последних сил. Сани стремительно удаляются в морозную мглу. Будто уплывает вдаль жизнь… Впрочем, мы еще не умерли, можем драться. А когда умрем — возродимся в наших женщинах и наших детях.
Хотя жить остается совсем чуть-чуть, я счастлив. Не думал, что буду умирать со счастливой улыбкой: после того, что сделал с Иеронимом и тысячами других, в такое не верится.
— Идем, Воитель Аргелеба? — церемонно поклонившись, поддеваю я Крейтона. Жрец-воин не обижается. Решив вместе принять последний бой, мы становимся друг другу ближе друзей. Ближе братьев. Я, Палач Лиангхара, у которого нет и не может быть друзей, а братья — лишь соперники, которых надо убить прежде, чем они убьют меня, получиаю еще одно сокровище — дружбу. Мы переступаем грань, за которой ничего не значат такие мелочи, как самолюбие, власть, деньги, даже извечная война Храмов.
— Конечно, Палач Лиангхара. Впрочем, они сами прибегут, а мы не спешим. Пока есть время, можно кое-что спросить?
— Валяй.
— Я слез с саней, чтобы жила Нек. Ну, и остальные тоже. А ты ради кого?
— Ради Владыки и Исмины-Любви. Не веришь? Она мне стала как дочь. Но не только ради нее. Видишь ли, перед тем, как отправиться сюда, я был в Эрхавене, рубил слишком длинные руки Мелхиседека. Там я встретился с их новой Верховной, Амелией…
— Я знавал ее в молодости. Ослепительно красивая, хоть и стерва была. Но после прошлогоднего побоища она, говорят, изменилась.
— Да. Никого лучше ее для меня не существует.
— Значит, ты нашел свою Исмину, — улыбается Воитель. — Что ж, надеюсь, богиня нам обоим подарит сыновей…
Он угадал мои самые сокровенные мысли. Или мы просто думаем одинаково?
— Я не отказался бы от дочери. Как Жаклин…
— Твое право, Па… Левдаст. Они уже близко, давай готовиться. Что сделаем?
— Огненную косу и копья Черного Льда. Первое заклятие лучше всего удается вашим жрецам, второе — моему Храму. И то, и другое достаточно смертоносно… Соединим вместе, будет противонаправленная магия.
— Отличный выбор. Жаль, почти вся магия пропадет — мы бы всю нечисть Поля смогли выжечь…
— Сойдет и то, что есть, Крей. Начинаем.
Последнее в жизни заклинание я творю, закрыв глаза. Магия позволяет видеть лучше, чем глазами, а глазеть в последние секунды на окружающее запустение противно. И без магии громоподобный топот указывает местонахождение стаи. Воображение легко рисует картину, которая тут будет минуту спустя: заживо сгорающих «единорогов» и «сов», пики из Черного Льда, безошибочно разящие из-под снега «котов» и ядовитых «крысотакс». Орда чудовищ попытается уйти из западни, прянет в сторону — и тут же загремят взрывы, взмоют к небу ошметки мяса: взрывчатому голубоватому снегу все равно, кого разносить на куски. Это придумал Крейтон: встретить врага на границе усыпанного взрывчатым снегом поля. Большую часть магии поглотят Твари Ночи, часть рассеется в ледяной пустыне, превращаясь в свет и тепло, но хватит и остального. Жаль, этой бойни мы с Креем уже не увидим…
