тонкие струйки дыма, которые закручивались в тугую спираль. Река больше не подскакивала на очередном пороге. Теперь она кружилась по этому кольцу, проваливаясь в сердце водоворота. Только вниз. До предела.
Три-четыре, выше-шире.
Эти шаткие опоры её прошлого, наконец, высились прямо перед ней, вокруг неё. Она могла видеть так глубоко, рассмотреть дно с края пропасти. Или она купалась прямо в ней? Понятия стали такими стёртыми. Верх и низ не играли никакой роли. У глубины не бывает дна. Спираль может виться лишь в одну сторону.
Пять-шесть, счастье есть.
Она видела всё ясно и чётко. Видела свою жизнь от начала и до конца, сквозь границы времени. Она видела свою смерть от финала до истока, именно такой, какой она была. И она видела те далёкие дни, когда она была чиста, до того, как тень начала пожирать её душу. Тогда всё было легче. Сердце весило не больше, чем пёрышко. Дышалось так свободно. Там не было ничего.
Семь-восемь, лето-осень.
И она видела день, когда всё закончилось. Ту отправную точку, в которой она никак не могла оказаться. Детская площадка. Вечер. Она пришла туда вместе с отцом. Как она могла это забыть? Конечно же, он был там. Она видела его лицо, он улыбался, только с ним было что-то не то. Тогда она не могла этого понять. Теперь она это видела. Его лицо, было в нём нечто странное. Но ей тогда было хорошо. Она была с ним вместе. Они были.
Девять-десять, звёзды-месяц.
Он ведёт её за руку. Прикосновение его руки, как она могла забыть? Она смотрит на него, хочет заглянуть ему в лицо, но он такой высокий! Ей никогда не рассмотреть его, никогда не вырасти такой большой, чтобы ему не приходилось нагибаться к ней. И всё-таки как здорово, что они пришли сюда вдвоём. Мама с Теренеей были в гостях у бабушки, Вестания не захотела идти. После рождения Теренеи бабушка всё время и внимание уделяла только младшей, словно больше не любила Вестанию. А теперь они были с отцом вдвоём. И пришли сюда, на детскую площадку. Он вдруг подхватывает её на руки и сажает на качели.
Одиннадцать-двенадцать, постарайся раскачаться.
Качели. Там всегда были качели. Вестания никак не могла научиться раскачиваться самостоятельно. Отец делает это. Вверх-вниз. Почему вверх-вниз, если вперёд-назад? Верха и низа здесь не существовало.
Он раскачивает её, и она летит. Туда-сюда, летит вверх-вниз. Вперёд-назад. Она видит серое небо, нависшее над Сциллой. Уже вечер. Других детей здесь не было, все давно разошлись по домам. Только Вестании всё равно. Она летит в темпе маятника. Мерно и плавно. И отец иногда подталкивает её, чтобы полёт не прекращался. Кажется, она смеётся. Наверное, ей было очень весело. Они ещё о чём-то говорили с отцом по дороге сюда. Она помнит о чём, но это были обычные глупости. Он всегда веселил её, и мама ругалась, когда они играли допоздна, потом Вестанию становилось невозможно загнать спать. Как давно это было! Как всё могло так страшно измениться?
Она все смеётся и смеётся. Качели всё летят и летят. Вперёд-назад и вверх-вниз. Ледяные железные поручни. Руки начинают замерзать от них. Всё-таки уже поздно и уже холодно. Она оборачивается на отца, чтобы попросить его остановить качели и спустить её. Но его нет.
Что происходит? Почему его нет? Где он? Только что был здесь, рядом с ней, рядом с качелями и толкал её взад-вперёд и вверх-вниз. Где он теперь?
Она хочет обернуться, но боится сильно крутиться на полном ходу. Качели вдруг начали скрипеть. Почему-то раньше она не замечала этого скрипа, может, потому что смеялась слишком громко? Теперь было не до шуток. Она должна спуститься и поискать отца. Он, наверняка, где-то рядом. Она зовёт его. По имени Вестания его никогда не называла, она просто кричит «папа!», не важно, как его зовут, для неё он всегда был «папа».
Но его не было, никто не пришёл на крик. «Скррррррджжж-скррррджжж» — ныли качели, теперь всё громче и громче, вторя её голосу. Что ей делать? Она слишком маленькая, ноги не достают до земли. В этом месте, прямо под качелями, небольшая ямка из-за детей постарше, которые умели тормозить сами. Ещё некоторые спрыгивали с качелей на разгоне. Она видела несколько раз, но мама не разрешала так делать. Она говорила, что можно очень больно удариться, даже до крови.
Ей становится страшно. Она начинает плакать. В детстве так легко начать плакать. Слёзы всегда где-то рядом, нужно только почувствовать грусть, разочарование, страх, иногда даже смущение, любая сильная эмоция призывает слезы. И пока ты ребёнок, нет повода скрывать и прятать слезы, нет смысла бороться с ними. На её крик никто не приходит. А качели всё продолжали раскачиваться: «Скрыыыыыджжжжжжж-ссскрыыджжжжжж». Как будто они рыдали вместе с ней, а может, издевались. Руки совсем закоченели, но отпустить поручни она боялась. Просто сидела там, на качелях, схватившись за них так, что побелели костяшки пальцев, просто рыдала, совсем как маленькая, но больше Вестания не знала, что делать.
Тогда это произошло, — поняла Вестания. Она надеялась, что ей удалось заметить тот самый момент. Со стороны видно гораздо лучше. Спустя столько лет рассуждать вообще стало очень легко, но тогда она не могла ничего сделать. Просто плакала, просто ждала отца. Но он так и не пришёл. Не пришёл уже никогда.
Так он бросил нас.
Бросил меня.
Вместо него пришла тень. Качели уже почти остановились. Она могла бы спуститься теперь, но зачем? Она просто плакала. Что изменится, если она спустится? Отца всё равно теперь не было. И она была одна. Но ненадолго. Вот он, этот момент. Вестания не умела видеть теней. Только когда Алкид велел ей отвести глаза в сторону, она заметила её. Может показаться, что это просто слепая зона — небольшое серое пятно в левом нижнем углу. Но если сконцентрироваться на нём, обратить на него внимание, наверное, если знать о нём, то можно увидеть целый силуэт. Не силуэт человека, но образ тени.
Тень выждала момент, когда качели остановятся. Тогда она и подползла к ней, нежно потёрлась головой о её щеку, как кошка, а затем вползла в неё. Куда и как? Кто же мог понять и сказать точно, где находится душа, и как она покидает тело? Так же и с тенями. Никогда нельзя знать точно.
За ней был холод. Была темнота. И только страх.
Теренея не сводила глаз с Вестании. Ей казалось, что сестра почти
