До этого Трясучка думал, что это Талинс заполонили всевозможные чудные незнакомцы. В Вестпорте всё оказалось гораздо хуже. Он увидел, как сквозь давку вели вереницу животных с огромными длинными шеями, соединёнными тонкой цепью, в вышине печально раскачивались их крохотные головы. Он крепко зажмурил глаза и потряс головой, но когда открыл их снова, чудовища по прежнему оставались там, их головы мотались над толкающейся толпой, не видящей наверху ничего примечательного. Это место как сон, и вовсе не приятный.
Они свернули в переулок поуже, окружённый лавками и харчевнями. Запахи тыкали его в нос один за другим — рыба, булки, фрукты, масло, пряности и дюжина иных, о которых он не имел понятия — из-за них у него замирало дыхание и сводило желудок. Мальчик на ехавшей мимо телеге извлёк из ниоткуда клетку и сунул прямо в лицо Трясучке, а сидевшая там обезьянка зашипела и плюнула на него, чуть не выбив из седла от изумления. Крики на двадцати различных языках закладывали ему уши. Поверх всего этого, всё громче и громче, плавно разносилось что-то вроде песнопений, непонятных но красивых, от которых встали дыбом волосы на руках.
С одной из сторон площади виднелось сооружение под огромным куполом, шесть высоких башен вырастали из его фасада, шпили на их крышах переливались золотом. Именно оттуда доносилось пение. Сотни голосов, высоких и низких, сплетались в один.
— Это храм. — Муркато задержалась возле него, капюшон по прежнему поднят и из под него виднелась лишь наиболее угрюмая часть её лица.
Сказать по честному, Трясучка её побаивался. Достаточно плохо было уже то, что он наблюдал, как она молотком забила человека насмерть и при этом всем своим видом выказывала удовольствие. Но уже после, когда они торговались, в него заползло ощущение того, что она собирается пырнуть его ножом. Вдобавок эта её рука, которую она не вытаскивает из перчатки. Он не помнил, чтобы раньше его хоть раз напугала женщина, и от этого одновременно стыдился и раздражался. Но он не стал бы отрицать, что помимо перчатки, молотка, и нездорового чувства опасности, ему нравилось на неё смотреть. Очень. И он не был уверен, что опасность не привлекает его чуть сильнее, чем положено здоровому человеку. Всё это вместе складывалось в то, что он, от случая к случаю, ни черта не знал что сказать.
— Храм?
— Там, где южане молятся Богу.
— Богу, хмм? — У Трясучки заломило шею, когда он сощурился на те шпили — выше чем самые высокие деревья в долине, где он родился. Он слышал, что некоторые люди на Юге думали будто на небе живёт человек. Человек, который сделал мир и за всем в нём следил. Подобные представления всегда казалось какими-то безумными, но глядя на это сейчас, Трясучка был не далёк от того, чтобы уверовать самому. — Красивый.
— Примерно сто лет назад, когда гурки завоевали Даву, от них бежало множество южных жителей. Некоторые пересекли море и поселились здесь. И они возвели храмы в благодарность за своё спасение. Вестпорт практически такая же часть Юга, как и часть Стирии. Но он также и часть Союза, с тех пор как Старейшины наконец выбрали сторону, и принесли верховному королю победу над гурками. Это место зовут Перекрёстком Мира. По крайней мере те, кто не зовёт его гнездовьем лжи. Здесь поселились люди прибывшие с Тысячи Островов, из Сульджука и Сиккура, из Тхонда и Старой Империи. Даже северяне.
— Только не эти тупые мудаки.
— Да, их мужчины сильно отстают в развитии. Я слышала, некоторые из них отращивают длинные волосы, как бабы. Но сюда примут любого. — Её перчаточный палец указал на длинную шеренгу людей на уступах на дальнем конце площади. Странное сборище даже для этого города. Молодые и старые, высокие и коротышки, толстые и костлявые, кто-то в странных халатах и тюрбанах, кто-то полураздет и разрисован, у одного на лице кости. Позади некоторых эмблемы со всевозможными буквами, чётками или свисающими погремушками. Они плясали и скакали, вскидывали вверх руки, всматривались в небо, падали на колени, рыдали, хохотали, неистовствовали, пели, орали, причитали — перекрикивая друг друга на множестве языков. Трясучка и не подозревал, что на свете есть так много наречий.
— Кто, чёрт возьми, эти твари? — пробормотал он.
— Святые. Или безумцы, смотря кого ты спросишь. Внизу, в Гуркхуле, ты должен молиться так как велит Пророк. А здесь каждый волен поклоняться как ему вздумается.
— Они молятся?
Муркатто пожала плечами. — Больше похоже, что каждый пытается доказать остальным, что он знает наилучший способ.
Народ останавливался поглазеть на них. Кто-то кивал вместе с их изречениями. Кто-то тряс головой, смеялся и даже кричал в ответ. Кто-то просто скучающе стоял рядом. Один из святых или безумцев, когда Трясучка проезжал мимо, начал выкрикивать ему слова, из которых тот не смог бы извлечть ни капли смысла. Святой встал на колени, вытянул руки, на его шее загремели чётки, неукротимый голос увещевал с мольбой. Трясучка читал в его красных налитых глазах — тот думал, что делает самое важное дело в своей жизни.
— Должно быть здоровское ощущение, — сказал Трясучка.
— Какое?
— Считать, что тебе известны все ответы. — Он отодвинулся от идущей мимо женщины с мужчиной в поводу. Большой, темнокожий мужик в ошейнике из блестящего металла нёс обеими руками мешок, его глаза не отрывались от земли. — Ты видела?
— На Юге большинств людей кому-то принадлежат либо кого-то держат у себя.
— Что за сучий обычай, — прошептал Трясучка. — Я-то думал ты сказала, что это часть Союза.
— А у них в Союзе дорожат своей свободой, не так ли? Здесь нельзя обращать в рабство. — Она кивком указала на других, которых вели в ряд — невзрачных и жалких. — Но если они проездом, никто их не освободит, я тебе ручаюсь.
— В гробу видал я этот Союз. Похоже этим сучарам всегда нужно больше земель. На Севере их сейчас больше, чем когда-либо раньше. С тех пор как снова началась война, они заполонили Уффрис. И за каким же им столько земли? Ты бы видела тот город, что у них уже есть. Это место рядом с ним выглядит убогой деревней.
Она резко окинула его взглядом. — Адуя?
— Он самый.
— Ты там побывал?
— Айе. Я там бил гурков. Получил эту отметину. — И он оттянул рукав, чтобы показать шрам на запястье. Когда он повернулся обратно, её глаза смотрели как-то странно. Можно было в общем-то счесть это уважением. Ему понравилось то что он увидел. Долгое время на него никто не смотрел ни с чем, кроме презрения.
— Ты стоял в тени Башни Делателя? — спросила она.
— Почти весь город стоит в тени этой штуки, в то или иное время дня.
