– Что? Как? – заорал я. Вся дремота мигом с меня слетела. – У какой подруги? – Но Лада уже положила трубку.
На мой вопль, взорвавший сонное оцепенение нашего дома, выбежал из кухни Домовушка с противнем в руках, и даже Ворон покинул свой насест.
– Это Лада, – сообщил я им, вешая трубку. – Сказала, что задерживается, домой до темноты не успеет, переночует у подруги. Вернется утром.
– Она сошла с ума, – зловеще прокаркал Ворон. – Ей плевать, ей безразлично, что станется со всеми нами, она забыла свой долг…
– Батюшки-светы! – вторил ему Домовушка, аккуратно поставив на пол противень, чтобы освободить лапки, которые он теперь воздел к потолку. – Совсем девка от рук отбилась, ай-ай-ай!.. И что будет, что будет теперича, что творит, безразумная!..
Я помахал хвостом в недоумении – с некоторых пор у меня появилась эта привычка. Честно говоря, я не видел ничего дурного в поведении Лады – ну, заболталась с подругой, ну, забыла о времени, с кем не случается, особенно с ними, с женщинами, их же хлебом с маслом и с красной икрой не корми, дорвись они до задушевной беседы. Я, выросший в окружении трех женщин, знал это лучше многих. Сколько раз случалось, что моя сестра, да что сестра, даже и матушка моя не являлась домой ночевать, чем бабушка бывала не очень довольна. И у нас дома часто ночевали всякие девчонки, подружки и одноклассницы сестры, и дамы с матушкиной работы, и даже бывшие бабушкины сослуживицы… Но я отвлекся.
Итак, эти двое предавались отчаянию из-за ерунды, не стоившей, по моему мнению, выеденного яйца. Некоторое время я, как было отмечено выше, в недоумении помахивал хвостом, наблюдая, потом мне это надоело. К тому же и желудок мой напоминал вполне резонно, что пора бы и пообедать. Поэтому я сказал:
– Ша, раскудахтались!
Домовушка, застыв с поднятыми лапками, посмотрел на меня с удивлением. Ворон же, не закончив фразу, издал что-то похожее на вульгарное карканье задыхающейся вороны.
– Ничего страшного пока не произошло, – сказал я уже мягче, чтобы они побыстрее пришли в чувство. – Ей тоже отдохнуть от нас надо – хотя бы иногда…
– Выйдет замуж – будет отдыхать, а пока в девках – нечего! – запальчиво крикнул Домовушка. – Где это видано, чтобы девки по чужим домам ночевали! Так и до беды недалече!
– Пока я вижу только одну беду, – мурлыкнул я нежно, – нас, кажется, кормить сегодня не будут, потому как мой нос сообщает мне о печальной кончине пирога…
– Ой, сгорели, сгорели пироги! – воскликнул Домовушка и бросился в кухню, наступив мимоходом на стоявший на полу противень.
Ворон в раздумье прошелся взад-вперед по коридору.
– Может быть, ты прав, Кот, – сказал он наконец. – Может быть, действительно не стоит пока так остро реагировать. Все-таки Лада – достаточно разумная девица, чтобы потерять безрассудно голову и совершить непоправимую глупость, а что касается ее способностей защитить себя от нежелательных последствий, то она ими обладает в полной мере. Должен заметить, что Бабушка, чьи требования к Ладе, случалось, отличались некоторою – так сказать, завышенностью, даже она говорила мне, что Лада обладает немалыми возможностями, позволяющими превзойти даже и ее, Бабушку, в магическом мастерстве. Однако известно, что сии потенциальные возможности, не будучи инициированы внешними обстоятельствами…
Я не выдержал и несколько невежливо (у меня была уважительная причина – я был голоден) прервал ученую птицу.
– Ворон, – сказал я, – там дождик идет, а Пес на остановке ждет Ладу. Надо бы ему сказать, чтобы домой возвращался…
– Да-да, конечно, – отозвался Ворон, – сбегай, скажи ему…
– Почему я? – Мне не слишком улыбалась перспектива покидать уютную квартиру и вылезать под мокрый и холодный дождь. – Почему бы тебе не слетать, поразмяться, подышать воздухом? Или Жабу – он ведь у нас земноводное, ему дождь в удовольствие…
– Чтобы он заблудился, или попал под машину, или чтобы его замучили мальчишки, да? – Разъяренный Ворон даже забыл о необходимости выражаться умно (то есть наукообразно). – Как тебе, Кот, не совестно быть таким эгоистом?
– Ладно, схожу, – сказал я сухо.
Эгоист, надо же! А кто из нас не эгоист? Каждый из нас к себе, любимому, относится лучше и заботливей, чем к ближнему своему, – разве нет? И потом, почему сразу эгоист? Ведь Жаб под дождем, с его непромокаемой кожей и пристрастием к воде, получит удовольствие от прогулки, в то время как я не только такого удовольствия не получу, но, напротив, вымокну, простужусь, заболею, и ближние мои будут иметь гембиль на свою голову лечить меня. Я, заботясь о ближних, об их спокойствии, называюсь эгоистом! Нет, нет справедливости в этом Мире!
Так думал я, перебегая через двор, старательно огибая лужи и пытаясь не слишком сильно испачкаться. Пес – настоящий эгоист, по моему мнению, – торчал на остановке, даже не спрятавшись под скамейку. Вот, пожалуйста, полюбуйтесь: он, для того только, чтобы доставить себе удовольствие встретить Ладу после работы, мокнет и пачкает свою белую шерсть, потом ему нужно будет немедленно мыться, и Домовушка, у которого и без того хлопот по горло, должен будет бросать все свои дела, и бежать купать Пса, и подтирать грязные следы в коридоре и лужи в ванной. Как будто Лада не найдет дорогу домой самостоятельно. А сегодня Домовушке придется к тому же купать и меня тоже и подтирать две цепочки следов на паркете – и все из одного только эгоистического желания Пса встретить Ладу после работы!
Меж тем почти стемнело. Солнце, наверное, еще не зашло, но тучи висели так низко, что до них, кажется, можно было достать рукой, если встать на цыпочки, и поэтому вечер был похож на темную-темную ночь, которая «как дело измены, как совесть тирана…»[7]. Я нашел под скамейкой местечко посуше, уселся и позвал Пса:
– Эй, ты, белый пудель!
Пес оскалил зубы и завертел головой.
– Здесь я, здесь, под скамейкой, – подсказал я.
Он увидел меня и рявкнул (по-собачьи):
– Ты что, с ума сошел? Разговариваешь по-человечески на улице! Нам только не хватало слухов о говорящих котах!
Я фыркнул. Насколько я мог заметить, вокруг на расстоянии метров трехсот не было ни одного человека. Поэтому я продолжал на нормальном русском языке:
– Успокойся, нас некому подслушивать. Я пришел тебя огорчить, Лада сегодня не придет.
В жизни своей я не видывал, чтобы собака так высоко подпрыгнула из положения сидя. Я не могу даже сказать, что Пес вскочил, он именно подпрыгнул и приземлился на все свои четыре лапы и зарычал, и я подумал, что я молодец – не стал подходить близко. По-моему, в этот момент он мог разорвать меня на дюжину клочков и даже не заметить этого, и не из-за каких-то испытываемых ко мне враждебных чувств – хотя таковых он испытывал ко мне достаточно, – но исключительно от огорчения.
