— Синяк… поможешь?
Синяка кивнул. Тоддин тронул его за плечо.
— Тебе не холодно босиком, парень? Обулся бы сперва.
Синяка растерянно посмотрел на свои ноги. Оказалось, что он все еще стоит в одном сапоге. Он натянул второй и побрел собирать трупы. Они были тяжелые и жесткие, как бревна. Синяка с Хилле перетащили их к телеге. Тоддин молча заворачивал тела Завоевателей в мешковину. Их было пятеро. Погибших ахенцев было значительно больше, и все они были так изранены, что страшно смотреть.
Понимая, что сейчас Хилле сделает попытку всучить ему кирку, Синяка успел опередить Батюшку. Погрузив на телегу последний труп, он хлопнул Хилле по плечу.
— Я пошел. Пока, Хилле!
— Ну и гад же ты, — беззлобно сказал Хилле и вздохнул.
Телега скрипнула; лошадка переступила мохнатыми ногами. Хилле боком заскочил на телегу и подхватил вожжи.
Проводив его глазами, Синяка присел на ступеньки, еще раз переобулся, намотав портянки получше, а потом встал и медленно поплелся прочь из города — в сторону болот.
Болото тянулось от горизонта до горизонта — белое, плоское, унылое, и небо над ним тоже было плоское. Сухой камыш и желтая осока, торчащие из снега, гнулись на ветру. И посреди этого бесцветного мира хмурым упрямцем высился Кочующий Замок. Ни снег, ни иней не тронули его гладких стен. Все так же зловеще вырисовывался на фоне серого неба острый хищный конус.
Синяка звонко закричал:
— Торфинн!
Его голос, казалось, разнесся по всему болоту. Несколько секунд невнятно звенело эхо, а потом, неожиданно близко, загремели подъемные решетки. Синяка стал смотреть. Но слуг с факелами не было. Решетка поднялась, скрипнули ворота — и на снег, кряхтя и охая, выбралась древняя бабка с клюкой. Была она в потертой мутоновой шубейке, из-под которой веселым сатином глядела юбка, в поношенных ботиках, в зеленом шерстяном платке, траченном молью. Синяка, никак такого не ожидавший, нахмурился.
Бабка деловито проскрипела:
— Чего тебе, служивый?
— Мне бы Торфинна, бабуся! — ответил Синяка, на всякий случай погромче — вдруг старуха попалась глухая.
Так и оказалось.
— Чего тебе?
— Торфинна!!
— А… — разочарованно протянула бабка. — Так бы и говорил. А кричать, служивый, незачем.
И замолчала, с недовольным видом жуя губами. Синяка помялся немного на снегу, а потом напомнил о себе:
— Холодно здесь, бабуся. Ты бы хоть чаю дала, что ли.
Бабка мелко покивала и заковыляла в замок. С приютской бесцеремонностью Синяка пошел за ней следом.
Она провела его затхлыми коридорами в небольшую комнатку, чрезвычайно пыльную и битком набитую хламом. В углу стоял стол, накрытый кружевной скатертью, серой от вековой пыли, а рядом грела буржуйка. Синяка присел на сундук поближе к столу. Крышка сундука была покатая, и сидеть было неудобно.
Бабка поставила клюку в угол, размотала платок, сняла шубейку, потом пошарила под столом и вытащила из лукошка несколько еловых шишек. Постучала по буржуйке коричневым пальцем. Дверца с визгом распахнулась, и из печки высунулась нахальная морда ящерицы. Она тут же раскрыла пасть и заворочалась среди раскаленных углей, издавая утробные звуки. Бабка поспешно сунула в пасть несколько шишек, тщательно оберегая пальцы от зубов, потом изловчилась и щелкнула ящерицу по носу, после чего та обиженно захлопнула пасть и уползла. Удовлетворенно хмыкнув, старуха закрыла дверцу. В комнате стало теплее.
— Это кто там у тебя живет, бабусь? — спросил Синяка, нацеливаясь взять печенье, сложенное на скатерти.
Бабка обернулась. Теперь она уже не казалась такой согнутой и уж совершенно точно не такой глухой.
— Саламандра это, — сказала она. — А я тебе, служивый, не «бабусь». Я тролльша Имд, понял? Я камень на любой дороге, дама пик в любой колоде, я булавка в кружеве, ниточка на рукаве…
— А я Синяка, — сказал юноша.
Старуха наклонилась к нему, и он очень близко увидел ее нос с красными прожилками.
— Это я, братец ты мой, и без тебя вижу.
— А вы Торфинну кем приходитесь? — отважился Синяка.
Тролльша позвякала в буфетике битыми чашками и отозвалась:
— Теща я его.
— Как теща? Разве у Торфинна есть жена?
Имд обернулась, поставила две чашки на стол и отрезала:
— Жены, служивый, нет. А теща есть.
Синяка подавленно смотрел, как она цедит из треснувшего чайничка жидкую заварку. Тролльша, казалось, напротив, была страшно довольна заполучить собеседника, и болтала без умолку. В основном она поучала.
— Запомни, — говорила она, шумно грызя печенье длинными желтыми зубами. — Ты, Синяка, маг из рода магов. Какое тебе дело до этой мелюзги, до людишек? Зачем ты с ними живешь? Срамота одна! Разве они тебе ровня?
— Так ведь я среди них вырос.
— Знаю, — с невыразимым ядом в голосе произнесла старуха. — В приюте для неполноценных детей. Много они понимают, кто неполноценный.
— Слушайте, госпожа Имд, — сказал Синяка, — какое вам до меня дело? Ну, жил бы себе и жил уродом, в назначенный срок умер. Что на меня тратить драгоценное время?
Имд фыркнула в блюдечко, брызнув при этом на скатерть.
— Ты, служивый, сам напросился. А насчет всего остального ты полный дурак. Ты могущественный, пойми. Ты всем нужен. И Торфинну, и мне. Понял?
— Она склонилась через стол и нацелилась на Синяку острым подбородком. — И этим болотным господам тоже. Только ты их не слушай, Синяка. Подумаешь, Орден Закуски! Великий Магистр! Название одно… Этот Ларс Разенна — авантюрист и болван, он тебя быстро в гроб загонит своими трапезами. Ты посмотри только, с кем он водится… Голь перекатная. Этрусские боги, тьфу! Гони их в шею, если заявятся.
— Разенна спас мне жизнь, — сказал Синяка.
— Чушь, — отрезала теща Торфинна. — Он послужил орудием в руках Высших Сил. Высшие Силы, — она подняла вверх корявый палец, — они ведь тоже дорожат тобой. Ты слишком тяжелый груз на Весах Равновесия, чтобы тобой можно было разбрасываться. Учти это.
— Учту, — сказал Синяка. — А скажите мне, мудрая госпожа Имд… — Он заметил, что при этом обращении коричневое лицо старухи залоснилось от удовольствия и повторил: — Многомудрая госпожа Имд, скажите, отчего не исчез с болот Кочующий Замок? Что задержало Торфинна в наших краях? То есть, я рад, что он здесь, но ведь замок кочует…
Имд глубоко и выразительно вздохнула, и Синяку окатило запахом тины.
— Потому что нужно обладать своей собственной мудростью, дабы оценить мудрость других. Тебе, мой мальчик, это дано свыше; Торфинн же, мой несчастный зять, увы, этого дара лишен. Говорила я ему: не сажай замок на болото. Мало ли что? Стихия, то, се… Он не послушал. И в результате нас засосало в трясину. Вес-то немаленький! В назначенный час мы не смогли подняться. Охо-хо…
