Она задохнулась в неверии. Кот был прав. Спасаться! Бежать!
В последнюю секунду, пользуясь мигом, Розмари развернулась и припустила бегом. Куда, куда? — требовал воспалённый до безумия разум, но она не знала ответа. Не было ни единого местечка, где бы можно было бы избавиться от преследователя. Но она бежала, минуя ограду и сад, стремительно топча собственные саженцы, перелезая построенный собственными руками забор, разрывая в клочья подол юбки, наполовину ударяясь вниз, а потом — мельтеша зарослями высоких сухостоя из сорняков за коровьим хлевом.
— Тупая шлюха, — орал Пелл, всего в паре шагов позади. — Я не позволю тебе больше портить мою жизнь!
Сдуру она раскрутилась и замахнулась было на него топором, точно зная, что тот всё ещё вне досягаемости, зная, что ей ни за что не победить. В ужасе Розмари почувствовала, что оружие выскальзывает из вспотевших пальцев — и единственное её оружие вылетело из рук.
Удар пришёлся в бровь. Пелл проделал ещё пару неуверенных шагов вперёд, а потом грохнулся оземь как подрубленное дерево. Протянутая рука его двинула её по лодыжке, и Розмари пронзительно завопила, отпрыгнув назад на добрый фут, когда нож шлёпнулся в траву, выпав из ослабевших рук. Крутанувшись вполоборота, женщина помчалась к дому, а потом, всхлипывая со свистом и задыхаясь от ужаса, заставила себя через силу развернуться и стремительно метнуться к отброшенному топору. Подхватив оружие, направила на мужчину, ожидая подспудно, что тот вот-вот поднимется с земли и набросится на неё. Но он не даже шевелился.
Она походила вокруг тела взад-вперёд с тревогой, опасаясь, что то была уловка, боясь, что убила его, содрагаясь от страха, что всё же — нет. Пелл неподвижно развалился, подмяв под себя раздавленные растения. Что если он притворяется, надеясь подманить её ближе? Розмари с угрозой занесла топор повыше и замерла, сохраняя абсолютную неподвижность. Не чересчур ли громко она дышит? Сжав губы, задышала через нос, чувствуя, как к горлу медленно подкатывает удушье. Лицо мужчины по-прежнему было скрыто в траве, голова отворочена в сторону. Как долго Пелл готов пролежать там, надеясь, что она подойдёт как можно ближе, в расчёте на то, чтобы приподняться и утянуть её вниз? Розмари стиснула зубы, заставляя тело довольствоваться скудным притоком воздуха. Всю её, с ног до головы, по-прежнему трясло крупной дрожью. Дышит ли он? Зыркнув на мужчину, увидала, как спина того медленно движется в тон дыханию, поднимаясь и опадая. Он был жив. Оглушённый ударом — или прикидывающийся таковым.
Она покрепче сжала топор. Лучшая из возможностей покончить с ним. Один хороший удар в затылок, да покрепче и потяжелее, так чтобы сокрушить наверняка, и дело сделано. Подняв оружие, женщина скрепила всю свою волю, желая шмякнуть мужчину обухом по голове. Но не смогла. Пальцы распадались пожухлой травой, расплетались раскрутившейся пряжей.
— Мама! — Протяжный вопль чистого ужаса. Гилльям! Малодушие восторжестовало победу. Развернувшись, Розмари дала дёру, как и была, с топором в судорожно сжатой руке, оставляя Пелла лежать лицом вниз в зарослях высокой травы.
Гилльям стоял перед коттеджем, и когда она наконец дотянулась до него, тот исходил неудержимым воплем. Держа руки вытянутыми от тела, и ладони его дико тряслись. Подлетев к нему, Розмари заключила сына в объятия. Детское тельце было словно одеревенелым, и малыш продолжал кричать, как если бы даже присутствие вновь возникшей рядом матери не могло утешить его.
— Мама, мама, тебя не было! Ты исчезла! Исчезла!
Кот объявился внезапно, утешающе обвившись вкруг лодыжек, и она ослабело осела вниз, растратив последние силы.
— Нам нужно убираться отсюда, — прошептала им обоим. — Ш-ш-ш. Тише. Надо идти сейчас, прямо сейчас же. И ты тоже, кот. Давай же.
— Куда? Куда мы идём, мам? — Гилльям едва-едва, с трудом выдавливал слова.
— Мы собираемся в гости. Мы навестим, мы повидаемся… Гостей. Ты увидишь, ты поймёшь. — Куда ей пойти? Куда ей податься, чтобы не попасться Пеллу? Она усадила к себе Гилльяма, несмотря на пульсирующее болью колено. Преимущество. Покуда она спасалась от Пелла, даже не чувствовала боли. Теперь же та вскипала в такт сердцебиению, всплеском расходясь по ноге аж до бедра. Впрочем, она выдержит, должна выдержать и её, как и всё остальное.
Розмари оставила мешок со скарбом около хлева. Ухватив его, она продолжила ковылять. Даже не думая, пойти глянуть, сидит ли ОН уже или по-прежнему растянулся неподвижно. Гилльяму не нужно видеть отца в таком виде. Куда пойти, куда идти? Кто из её друзей заслуживает поиметь на свою голову проблем и забот, что идут впару с ней? Сбежать к Хилии, надеясь, что муж той окажется дома, как раз чтобы удержать Пелла от убийства? Пойти к Серран? Нет, престарелая женщина будет напугана до смерти, если вопящий Пелл заявится к ней, ломая всё вокруг.
В конце концов, она последовала дорогой к краю утеса, прихрамывая всю дорогу на пути в город. Гилльям, прижатый к бедру, Мармелад, следующий по пятам, — и топор в руках, аккурат за спиной ребёнка. Обещанный дождь разразился, когда Розмари ещё шла пешком, нежный весенний дождь из мельчайших капелек. На окраине города кот уселся на землю. Розмари оглянулась на него. Дождевые капли поблёскивали, запутавшись в кошачьих усах.
— Разве ты не идёшь с нами?
Собаки. Здоровенные псины стоят громадных собак. Ты не увидишь меня.
— Я не могу вернуться вот так.
Я могу последовать. А могу и нет.
— Просто прекрасно.
Ещё одна вещь, из тех, что она не могла изменить. Эда, благослави и охрани его, помолилась она про себя. Остановившись, переложить топор в мешок, женщина продолжила спускаться с последнего холма и наконец вошла в деревню. Казалось, день стоял тихий и безмолвный. Из небольшой гавани только самые мелкие лодчонки отважились выйти в море за уловом. Те, что побольше, ждали более благоприятного прилива. Невеликих размеров рынок только начинал расшевеливаться. С нарастающим ветром Розмари почувствовала запах свежей хлеба, — пекарня приступала к первой дневной выпечке. Она оглянулась к дороге, которой пришла сюда, но кота нигде не было видно. Ей оставалось только верить, что он и сам способен о себе позаботиться.
Не успела женщина достигнуть торговой улицы, как дождь всерьёз разошёлся, а усилившийся ветер заворошил юбки. Мальчик в руках задрожал, съёжившись и свернувшись калачиком.
— Кушать, мам, — промычал Гилльям; а пожаловавшись на голод в четвёртый раз, растворился в беспомощном плаче. Сердце её сжалось. Она и сама была голодна, но потрать Розмари сейчас монеты на еду, на что они будут жить завтра? Дождь уже проникал к телу, пропитывая одежду.
