— Насколько я понимаю, единственным выжившим магом являешься ты, Алур. Получается, что секрет изготовления Белой Дымки известен только тебе и эльфийскому Дереву Зимы.
— Не думаю, — возразил маг, — далеко не все волшебники были способны держать язык за зубами. Думаю, есть люди, осведомленные о Белой Дымке не хуже меня. Хотя и эльфов тоже не стоит сбрасывать со счетов. Вдруг этот барон умудрился так им досадить, что они решили отравить его, не привлекая к себе внимания?
Я на миг представил себе Лиринну, Лигреля, прочих эльфов, которых знал по службе в армии. Нет, что-то не складывалось, вряд ли они были способны на такое. А может быть я просто пленник иллюзий об этом гордом народе?
— Хорошо, Алур, — наконец выдавил из себя я. — Спасибо за помощь и кучу полезной информации. Вероятно, мне в скором времени снова понадобятся твои знания.
— Всегда, пожалуйста, Гэбрил, — с лукавой усмешкой вымолвил маг. — Ты знаешь, где меня искать.
Я распрощался с волшебником и отправился в контору, приводить в порядок растрёпанные мысли и чувства. Там меня ждали походная раскладушка и стакан сухого вина. Они помогли смириться с тем, что иногда окружающий мир бывает гораздо хуже, чем ты думаешь.
Утро встретило рассветом и… стаканом холодной воды, вылитым за шиворот чьей-то заботливой рукой. Я подскочил, как ужаленный. Надо мной возвышался мой приятель Гвенни с ехидной улыбкой на устах. Именно он окропил меня ледяной водой, предварительно набранной в туалете.
— Что, проснулся? — ядовитым тоном осведомился друг.
— Гвенни, зачем так будить? — с укоризной произнёс я. — Нормально нельзя что ли?
— Вода, оказалась последним средством, к которому пришлось прибегнуть. До этого момента, всё, что мы с Лиринной (кстати, очень очаровательная девушка) ни делали, было бесполезным. Ты спал, как убитый. Если бы не твой храп, то я действительно решил бы, что тебя уже нет в живых.
Могу поверить. В последнее время ночной сон стал для меня сродни роскоши и немудрено, что уставший организм требовал своего.
— А где Лиринна?
— Вышла куда-то, думаю, что по своим женским делам, — ответил Гвенни.
На часах было уже десять часов утра. За окном брезжило хмурое утро обычного дня. Из приоткрытого окна слышались голоса прохожих, стук колёс проезжавших карет и повозок.
— Гэбрил, ты, конечно, молодец, что повесил картину, которую я тебе подарил, но почёму я до сих пор вижу этот страшный ковёр? Глазам больно на него смотреть!
— Ты пришёл только затем, чтобы побрюзжать над моим плохим вкусом? — осведомился я. — Если да, то таким уж я родился и переделываться не собираюсь. Одно время подобным пыталась заниматься жена, но она хотя бы имела на это формальное право. Мы же с тобой, Гвенни, к счастью не супруги.
— Скажешь тоже! — засмеялся Гвенни. — Я отдаю предпочтение роскошным брюнеткам и шатенкам с хорошей фигурой, а не тридцатилетним мужикам с небритой физиономией.
— Прекрасно, я одобряю твой выбор. Говори, что надо и выметайся — у нас с Лиринной дел по горло.
— Думаешь, я бью баклуши? — усмехнулся Гвенни. — Меня привело журналистское расследование.
— Вот как? — подбоченился я. — Теперь ещё и писаки собираются отбивать хлеб у бедных частных сыщиков.
— Не прибедняйся, Гэбрил! — хохотнул друг. — На наш с тобой век расследований хватит. К тому же я не собираюсь перебегать тебе дорогу. Просто хочу услышать комментарии по поводу статьи, которую мы опубликовали во вчерашнем вечернем выпуске «Столичной жизни».
Он дал пахнувшую типографской краской газету с передовицей, бросавшейся в глаза, название которой гласило: «Покойный барон встал из могилы». Я бегло прочитал заметку, написанную кем-то из репортёров, пахавших на моего приятеля. Суть статьи сводилась к сбору слухов и описаний очевидцев необъяснимого появления в поместье баронессы фон Бомм призрака её покойного мужа. Кроме того, штатный художник газеты поместил в качестве иллюстрации карандашный набросок, изображавший призрака, отдалённо смахивавшего на барона Отто фон Бомма.
— Ну, что скажешь? — спросил Гвенни, когда я отложил газету в сторону.
— Уволь художника, — ответил я. — Барон на рисунке не похож.
— Так, значит, ты там был? — обрадовался друг. — Умираю от любопытства, расскажи, что тебе известно.
Поскольку Гвенни действительно был моим другом, я рассказал обо всех событиях той ночи.
— Даже не знаю, что бы я сделал на твоём месте, доведись мне встретиться тет-а-тет с настоящим привидением, — заметил Гвенни в конце рассказа.
— Зато я знаю. Ты бы заставил его дать эксклюзивное интервью для «Столичной жизни», а потом долго судился с родственниками покойного, которые бы подали на тебя в суд.
В этот момент в кабинет вошла Лиринна. Сегодня на ней была короткая, слегка приталенная зелёная куртка с высоким воротником, из-под которого выглядывала белоснежная льняная рубашка с широкими отворотами, на ногах узкие обтягивающие лосины и полусапожки на высоких каблуках, делавшие её выше, чем я, а уж Гвенни едва доставал ей макушкой до уровня груди. Правда, другу нельзя было отказать в одном ценном качестве — он никогда не комплексовал по поводу роста.
— О чём шепчетесь мальчики? — спросила Лиринна с немного ленивой интонацией.
— Да так, о пустяках всяких, — протянул друг. — Прошу прощения, мне пора. Лиринна, — Гвенни послал девушке воздушный поцелуй, — вы просто прелесть!
От смущения на щеках Лиринны появились очаровательные ямочки. Видимо она ещё не смогла привыкнуть к комплиментам, расточать которые Гвенни был большой мастер. После того, как он нас оставил, я решился задать Лиринне, мучавший до сей поры, вопрос:
— Лиринна, я вчера убедился в том, что для твоего отца устроить тебя куда-либо — пара пустяков. Почему ты стала искать работу на стороне?
— Мне надоело сидеть на шее у папы. Я хотела хоть раз добиться чего-нибудь самой, — призналась она. — Но вчера в очередной раз убедилась, что без отца у меня ничего не получается. Если бы не он, я бы до сих пор сидела в полицейском участке и отвечала на вопросы этого самонадеянного индюка в форме лейтенанта, — сказала девушка.
— Даже не знаю, что тебе можно сказать, — произнёс я. — Я ведь не знаком с проблемой отцов и детей, потому что никогда не знал своего отца, да и сам так и не стал таковым, несмотря на несколько лет супружеской жизни. К тому же мне всего тридцать два и кому-то мои суждения могут показаться наивными и смешными. Для себя я выработал определённую философию, если хочешь, можешь взять её на вооружение. Она очень проста — поступай, как считаешь нужным, со временем жизнь сама расставит всё на свои места.
