— Угу, — угрюмо буркнул чупакабра, — скорее я просто облысею, потому что вся шерсть вылезет. Нет у меня паразитов. А чешусь, потому что это помогает мне думать.
Тиллирет молча развел руками, мол, дело твое.
И чего привязался? Видите ли, показалось ему, что у меня паразиты. Да на нас, кроме блох, никто не селится, да и те долго не живут. А все дело в нашей крови. Для всех кровососов это чистый яд. Один глоток — и одним паразитом меньше, хе-хе.
Однако чем дальше дорога, тем меньше мне все это нравится. Чует мой хвост, что вляпался хозяин в большую кучу… неприятностей. Да еще и меня за собой втянул. А главное, природное любопытство говорит мне о том, что все, что произойдет, будет безумно увлекательно и интересно. Наверное, это во мне проснулся авантюризм предков.
Почему-то мне кажется, что белошерстый очень уж несерьезно отнесся к тому, что произошло. По крайней мере, никакой озабоченности на его полулысой морде не проступило. Придется взять обеспечение нашей общей безопасности на себя и нести стражу днем и ночью.
Нет, днем пусть сами мучаются, трое суток без сна я не выдержу. А вот ночью, так уж и быть, понаблюдаю за окрестностями. Значит, надо как следует выспаться.
Приняв столь важное и мудрое решение, я одним прыжком забрался на спину безразличного ко всему верблюда, сладко зевнул и уснул.
Вечером Тиллирет обошел разбитый на ночь лагерь с одной стороны, выставляя по периметру защитные заклинания, в то время как Пин делал то же самое с другой стороны. Убедившись, что защита поставлена надежно, и строго-настрого запретив караванщикам пересекать специально прочерченную на песке линию, маги улеглись спина к спине и принялись дремать в полглаза. Почему-то Тиллирет не сомневался в том, что сегодняшняя ночь обязательно подкинет им сюрприз.
Маг в который раз посетовал про себя на дурацкий запрет перемещаться порталами в Ингар. Сколько бы времени, сил и нервов можно было бы сэкономить, прыгни они напрямую во дворец султана. Так нет же, все не могут отойти от древней традиции, согласно которой каждый прибывающий в песчаное государство должен непременно пройти через одни из четырех врат, якобы распознающих злые намерения. Чушь собачья. На памяти Тиллирета сквозь эти врата прошло столько воров, убийц и прочих преступников, что можно было бы целую армию из них собрать. И ничего с ними не случилось. Пришли, сделали свои темные делишки и ушли восвояси.
Одно радует, так это теплый песочек под спиной. Пока теплый. Поясница, почувствовав блаженное тепло, обрадовалась, отмякла и стала ныть уже намного меньше. Хотя Бродяга с трудом представлял себе, как он будет вставать утром.
Поворочавшись с боку на бок и несколько раз пнув храпящего над ухом Пина, Бродяга наконец устроился поудобнее и провалился в сон.
Дождавшись, пока все крепко заснут, я неторопливо поднялся, потянулся и неслышным крадущимся шагом отправился осматриваться. Вроде все тихо, никто не пытается к нам подобраться и напасть. А это что такое?
Я с интересом уставился на проведенную по песку глубокую линию. Что бы это могло значить?
Привычно задрав лапу для того, чтобы почесать за ухом, я вспомнил слова белошерстого про паразитов, плюнул про себя и уселся перед загадочной линией, с любопытством разглядывая ее. Зачем она? Для чего? Кто ее начертил? Явно человеки, судя по тому, что линия плавно обегает вокруг ночлега, замыкаясь в кольцо, в чем я убедился, пробежавшись вдоль нее.
Увлекшись исследованиями, я совершенно забыл о безопасности и ткнулся носом в загадочную черту.
Тиллирет сквозь сон почувствовал, что кто-то пытается проникнуть через установленные им барьеры, кто-то очень настырный и нетерпеливый. С неохотой поднявшись на ноги, маг сонно поплелся к месту нарушения границы, ориентируясь на мощные всплески сопротивления со стороны нападающего. Дойдя до нужного места, Бродяга невольно остановился, чтобы протереть глаза.
В воздухе отчаянно барахталась когтисто-мускулистая туша, тихо рыча от бешенства и посверкивая выпуклыми глазами. Углядев замершую невдалеке фигуру мага, туша зарычала чуть громче и выплюнула из себя три коротких непечатных слова.
Маг заодно протер и уши. Ему показалось или его только что назвали по имени и послали куда подальше?
Тут из-за не вовремя набежавшего облачка показалась смущенная луна, и Бродяга опознал в нехорошем существе крайне недовольного чупакабру.
Подчиняясь мановению руки мага, зверь в стреноженном состоянии подлетел поближе и опустился на песок у самых ног Тиллирета.
— Мне интересно знать, где ты был, когда я запрещал всем присутствующим здесь переступать через проведенную мной и Пином охранную черту? — скрестив руки на груди и совершенно не торопясь освобождать питомца от скручивающих того в бараний рог заклинаний, холодно осведомился маг.
Зверь зло дернулся, в очередной раз убедившись, что освободиться не получится.
— Спал, — раздраженно ответил он. — Набирался сил для того, чтобы охранять вас с черноклоким ночью.
Тиллирет несколько смягчился, услышав это, но продолжал выдерживать характер.
— Я тебя об этом просил? Мы, маги, вполне можем позаботиться о собственной безопасности, в чем ты уже получил возможность убедиться. Хотя бы мог предупредить о своих намерениях, я бы тогда поставил барьер из других заклинаний, чтобы ты мог вволю набегаться по пустыне. Самодеятельность, также как и самонадеянность, до добра не доводит.
"Даже не представляешь, насколько ты прав, белошерстый", — мрачно подумал я, услышав его слова про самонадеянность. Если бы не эта дурная черта моего характера, я сейчас не висел бы в скрюченном состоянии посреди пустыни. Я бы вообще не оказался в этом нехорошем месте.
И когда я, наконец, угомонюсь и перестану совать свой любопытный нос куда не надо? Нет, все, больше никакой самоотверженности и благотворительности. Пусть человеки сами разбираются со своими проблемами, я больше и лапой не пошевелю в их пользу. Надоело выставлять себя полным идиотом. Отныне я простая неразумная зверушка, идущая туда, куда скажут, и выполняющая исключительно приказы хозяина. Ах да, я же совсем забыл, что хотел выторговать обратно свою клятву на хвосте. Ох, мамочки, дядьки, да что же это со мной такое творится?
Прочитав мне внушительную лекцию о глупости неких чупакабр, которые вечно вляпываются в различные неприятности по собственной вине, белошерстый наконец снял с меня свои заклинания и строгим голосом велел идти спать. Прихрамывая на все четыре затекшие лапы, я с видом оскорбленного достоинства удалился в сторону своего безмятежного верблюда, забрался на его спину и притворился, что уснул.
