Рони кивнул. Он вспомнил разговор — в темнице, когда Целест объяснял про распятого бога, у столба с Вербеной-рекламой и полыхающими искрами; Целест повторял, что Магниты не нуждаются в чьем-либо одобрении. И в любви тоже.
"Ты хорошо обманывал… себя, в первую очередь".
— Тебя любят, Целест.
— Кто? — он смял пачку из-под сигарет, а когда закашлялся, у рта полыхнуло бледно-зеленым пламенем; Целест напоминал дракона. — Мать, может быть? Она носила по мне траур, а когда прихожу, встречает, словно фамильное привидение.
Рони расправил платок, начал обматывать вокруг исцарапанного предплечья. Узел получился кривоватым. На белом фоне проступили костяные шипы и несколько пятен.
— Элоиза. И Вербена, — и предупреждая недоверие, — Эмпаты не ошибаются, Целест.
Шипы медленно скрывались под хлопчатобумажной тканью и кожей, а дождь раскачивался, словно свинцовый колокол — от тихих перезвонов к гудящей ярости, от слабо моросящего — к ливню. Целест и Рони спускались к мобилю, когда из здания Сената выбежала Элоиза.
— Постойте!
Она нырнула под ливень, словно с моста в реку; строгий серый костюм намок до черного вдовьего — или символичного — оттенка, и тоже струились кровавыми потеками рыжие волосы. Рони вздрогнул от сходства брата и сестры — несмотря на разницу в два года, они казались близнецами. Элоиза едва не запнулась на ступени, дернула Целеста за подол мантии.
— Ты — чего — творишь — идиот?! — зашипела она.
Целест высвободился. Глянцевые ногти Элоизы скользнули по грубой ткани; он продолжил идти.
— Нет уж, — Элоиза силой развернула брата к себе, — Довольно того, что ты отрекся от…
"От меня", недоговорила она.
— …Зачем? Как понимать твою выходку, мальчишка?
Звякнул браслет — змея на нем язвительно осклабилась. Через "повязку" проступали красно-коричневые пятна.
— Мальчишка? Спасибо, не "выродок". Не я отрекся, Элоиза. Отец объяснил — вы, мол, псы, вот и занимайтесь песьей грызней. И незачем из-за собачьего брехания тревожить людей. Что ж, мы перегрызем глотки и этим "разумным одержимым", пускай Магнитов после этого не останется вовсе…
— Дурень! — пощечину Элоиза приложила с оттяжкой, так что голова Целеста дернулась под неестественным углом. Он потер щеку. — Отец просто сказал, что ты ничего не понимаешь в политике. Так и есть, между прочим, иначе ты не устраивал бы истерик…
— Зато понимаешь ты, сестренка, — Целест продолжал тереть щеку, и подсохшая, но размоченная водой краска с руки расцветила лицо вдвое ярче, будто он накрасился дешевыми румянами. Рони стало неуютно, словно подсматривал в чужое окно. Довольно того, что он как телепат слышит мысли — более чем мечталось бы; свидетельствовать семейные раздоры не намерен. Зато хотелось сказать Элоизе — я понимаю, я все понимаю, у каждого своя правда, но я на твоей стороне… на чьей? Близнецы со схожей аурой, сейчас они чужие.
— Ты была там, не так ли? — продолжал Целест. — Могла замолвить словечко…
— Прости. Не могла. Решение за Главой, и никто не вправе оспорить…
— А как там твоя идея насчет шоу? Противоречит официальной политике Эсколера?
Элоиза ждала этого вопроса. Она выдохнула с облегчением, словно брела по узкому мосту над бездной, и вдруг ступила на широкую равнину.
— Нет, — улыбнулась она, — Чернь… как и большинство аристократов, чего уж там, — боится вас, боится тех мер, которые вы предлагаете и предпочитает закрыть глаза на ваши предупреждения. Но… Ты ведь помнишь, кому поклоняется Виндикар?
Целест открыл рот. Нужно протестовать и не сдаваться — Элоиза теперь одна из них, из Сената… его сестра. Любят его. "Элоиза. И Вербена".
Достаточно.
— Танцующей богине, — был риторический ответ. Целест хмурился, но в уголке рта притаилась улыбка.
— Вот именно. Если она попросит помощи — пусть и от имени Гомеопатов и воинов их, Магнитов, ей не откажут, — Элоиза прильнула к плечу брата, и Рони потупился. — Кстати, ты знаешь, кто такой этот Амбивалент, которым запугивали Сенат?
Они переглянулись — втроем.
— Я попробую выяснить, — неуверенно сказал Рони, — при Цитадели есть библиотека, в крайнем случае, спрошу у наставника…
— А я видела кое-что, — Элоиза нахмурилась, намотала на палец рыжую прядь. Мокрые волосы пахли цветочной пыльцой, и стоя рядом, Рони тайком втягивал этот запах — будто воруя его. — Помнишь диски… Целест, ты должен помнить. Когда вы приволокли Вербену…
— Из Архива. Да. Сто лет назад. Слушай, я думал… они потерялись?
— Голова у тебя потерялась, — Элоиза смерила брата торжествующим взглядом. — Правда, на них почти все зашифровано, но этот термин попадался. Ох, ладно… мне пора, да и вам нечего мокнуть. Передавайте ответ своим Гомеопатам, да поаккуратнее — говорят, глава воинов способна выжечь весь Эсколер одним взглядом, а старший мистик — превратить в кретинов с размягченным мозгом… впрочем, особенно стараться ему не пришлось бы. И держите плюс два в уме. Ага?
— Ага, — повторил Рони. Целест уже сокрылся в мобиле, а он все всматривался в серебристую ткань дождя, за которой исчезла Элоиза. Целесту пришлось поторопить его.
*
В тесной и скромной по сравнению с "домом без теней" комнате Совета, Целест держался с отстраненным спокойствием, и так же доложил резолюцию. Слова, слетая с губ в затхловатую сырость Цитадели, рассеивались кляксами, словно кровь на повязке.
Главы переглянулись. Привычно вспорхнуло золотистым мотыльком пенсне Горация, резко черкал пометки в пожеванном блокноте Флоренц. Винсент был не эмоциональнее карпа, глубоководного и медлительного.
Целест впился взглядом в Декстру. Неопалимые волосы потемнели до бархатно-гранатового, а губы она сжала так, что казалась вовсе лишенной рта.
"Я отказался от родового имени", почти добавил Целест, а вместо этого спросил:
— Что такое Амбивалент?
— Теория ученых. Требующая подтверждения, недоказанная теория, — Гораций опередил остальных. Целест почему-то вообразил кривенького и помятого человечка с мечом в руках — меч слишком тяжел для куриных лапок, но Гораций упорно размахивает им. Сражаясь с… с Флоренцем? Или со всеми ними?
"Раскол внутри Гомеопатов?"
— "Антинаучные бредни"? Так говорили в Сенате.
— Теория, — подчеркнул Флоренц. Меч рухнул в пыль. — Одна из гипотез. Признаться, мы надеялись, что она подействует на Сенат… но нет так нет.
"Вы ведь и не ждали иного? Отправили меня и Рони, поставили галочку и все…" — он облизал губы, проглатывая привкус кислого молока.
Декстра сделала ему знак: свободен.
