- Мне жаль, я ничем не могу помочь, и даже не знаю, кто мог бы. У меня ощущение, что есть только я, потому что я дышу, думаю, гуляю, играю с тобой в шахматы. А все остальное… Все делится на две половины: беспамятство здесь и пугающий лабиринт там. Каждую ночь засыпая, если я это я, то от страха плачу. Страшно не умереть во сне, а проснуться кем-то другим. Лабиринт каждую ночь, и толпы, толпы каких-то странных тварей, которые гонятся за мной, чтобы поглотить в себя.
Но стоит мне только увидеть будущую картину во сне, как я понимаю - утром я проснусь самим собой. Это как ключ, позволяющий немного убежать от безумия, дверь, которую мне иногда удается найти и прикрыть.
Кукбара долго и странно смотрела на больного. В глазах ее читалась ревность и начинала наливаться ненависть.
- Если бы я не знала так хорошо пограничье, то подумала бы, что ты Властелин, - мягко сказала она, - Но я чувствую, оно еще в моей власти. А тебе… Может, так тебе повинуется твой кусок? Каждый больной суть властелин своей части пограничья. Но, в отличие, от меня у них только клочок. Я же могу распоряжаться этим запредельным пространством полностью…
Она немного помолчала, выстукивая какую-то песенку.
- Углубляясь в философию, - начал Виктор, - что можно сказать. Возможно, ты властвуешь лишь частью пространства. Каждый больной владеет своей частью, и ты тоже владеешь своей. Мы можем убивать друг друга и занимать новые территории, расширяя собственное безумие, а можем углубиться сами в себя, чем и занимаемся.
Может быть, никому кроме тебя в голову и не пришло, что можно распространять собственное безумие на других. Пространство просто есть, но оно не исполняет желаний и не ластится к ногам, как кошка.
Может быть твоя часть больше, чем части других и исполняет твое желание быть владычицей. Может быть и так.
Виктор говорил, не глядя на Кукбару. Он смотрел за окно на падающие лепестки.
До доктора донесся шум падающих мелких деревянных фигур и грохот упавшей доски.
- Какого черта?! - прошипела Кукбара, - Так быть не может! Я изучала это место!
- Я просто говорю, что думаю.
- Логика не самый главный конек больных на голову. Нужно изучать факты! - фыркнул Кукбара.
- Но это объясняет, почему ты не можешь меня найти. Потому что и твоя власть имеет предел и случайно, ты наткнулась на меня, не подчиненного тебе.
- Но это ломает всю мою теорию! - воскликнула Кукбара.
Виктор промолчал. Взгляд его стал безразличен.
- Я пойду, в глазах сильно рябит, - Виктор часто моргал, как будто в глаз попала соринка.
Кукбара не ответила. Ван Чех тут же сделал вид, будто бы он прогуливался по коридору, как раз в тот момент, когда Виктор выходил. Больной поздоровался с ним рассеянно и побрел, как сомнамбула, к себе в палату, чтобы заниматься картиной.
- Ну, доброе утро, голубушка, - ван Чех с хищной улыбкой зашел в палату.
Его взору предстала Пенелопа. Впервые за все годы доктор был разочарован.
- Это мило со стороны Кукбары прислать тебя, но я хотел говорить с ней, - заметил ван Чех.
- Она очень зла сейчас на Виктора. Они любят играть в шахматы вместе, но сегодняшний разговор это, конечно, удар для нее, - Пенелопа прошлась по палате, провела рукой по стулу и столу, помяла в пальцах край скатерки.
Ван Чех сел на стул. Ладонь Пенелопы скользнула по его черным жестким кудрям.
- У тебя уже седые волосы появились, Октео… Сколько времени прошло? Ужас. А мне, кажется, будто дня три, не больше, - печально улыбнулась Пенелопа.
Доктор попытался удержать ее руку, но не успел.
- Так хорошо ощущать все твердое, все привычное, - Пенелопа продолжала трогать окружающую реальность, - Там все зыбко, до чего не дотронься, все имеет не ту форму, в которой предстает. На вид шершавое, может оказаться гладким, лимон может отдавать черным перцем, а лук будет сладким, как патока. Там все не правильно.
Пенелопа села в ноги доктору на пол и положила голову ему на колени.
- И так сидеть тоже хорошо. Я уже и не знаю, что меня туда тянуло. Зачем это все? Я скучаю по больным, по тому, что никому больше не могу помочь. Тягостно, что сама теперь одна из них. Хочу обратно. Она пусть остается там, а я здесь. Не злиться, конечно, не нормально, но… вот Кукбара там сейчас бесится, а мне хорошо… А когда я плачу - ей хорошо.
Доктор гладил Пенелопу по голове, а сердце его сжималось от тоски.
- Я стараюсь тебе помочь.
- Я не обвиняю, Октео, прости, если это выглядело, как обвинение. Просто констатация факта, что Пенелопа хочет того, чего никогда не будет.
- Почему никогда? - сердце доктора ненадолго остановилось.
- Потому что ты сам знаешь ответ, - улыбнулась Пенелопа, - Потому что хватит отсиживаться здесь одному. Давно пора нанять кого-то еще.
- Таких как ты специалистов больше нет, - ласково улыбнулся доктор.
- Можно воспитать. Честно, ты готов сам уже обучить кого-нибудь, Октео, подумай хорошенько.
Ван Чех думал над словами Пенелопы. Да, он многое знал и умел. С другой стороны, он полностью отдавал себе отчет, что все его успехи заслуга Пенелопы в том числе, которая вытаскивала больных через пограничье. Учить кого-то этому? Вряд ли возможно, чтобы он мог кого-то чему-то научить.
По-хорошему, научить кого-то чему-то нельзя. Ты же не засунешь человеку в голову, то, что знаешь сам? И если ученик не принимает твои знания, то имеет ли смысл заниматься?
Учиться способен только тот, кто сам хочет и может получить знания. В идеале было бы, если б доктор взял какого-нибудь студента четвертого курса и бросил с больным один на один. Ну, естественно, послеживал бы за ним, помогал, если совсем никак.
Придя к этой незамысловатой и во многом порочной схеме обучения, доктор наконец-то дал согласие одному из университетов проводить практику у их студентов. Университет уже давно просил именитого доктора поступить к ним внештатным сотрудником. Последние два года дошло до того, что доктора просили даже читать лекции, только бы заполучить такого ценного специалиста себе.
Ван Чех дал свое согласие, но с условием, что лекций он читать не станет и отберет только одного студента самостоятельно.
Чтобы обезопасить себя от "кота в мешке", доктор придумал любопытный ход. Лучше работать с человеком помогает знание образа его мыслей. Этот образ доктор и хотел выяснить. Он договорился с одним из преподавателей. Тот задал студентам 4 курса эссе на тему: "Почему я решил стать врачом и выбрал специальность: психиатрия?"
Через неделю ван Чех рыдал, сидя у себя в кабинете, попеременно от смеха, страха и отчаяния. Ровно никто его не устраивал. Доктору то становилось страшно за больных того студента, что написал то или иное эссе. Или брало отчаяние от того, что наука идет по тупиковой ветви развития. В такие моменты ему казалось, что Пенелопа выбрала единственно верный путь. Все психиатры должны быть и сами немного "того". Но не до такой же степени!
