Под следующей рамочкой скрывалась карточка с изображением плотной группки людей. Наше первое Рождество в новом доме. Хохочущие Кирстен и Николас Уоррены, опьяненные друг другом Астрид и Джей Майнеры, еще не успевшие поругаться Рейчел и Майкл Кеплеры, вдохновенно машущие фотографу Бен и Глория Квин, малочисленные коллеги по работе и друзья друзей, чьи имена давно выветрились из головы. Я так люблю, когда все мы собираемся вместе! Большой стол, нехватка стульев, море смеха и обилие веселья. Жаль, Лео никогда не было с нами…Я бы хотел увидеть его лопающиеся в ухмылке щеки среди этих лиц.
Далее. Самая лучшая фотография. Вновь мы с моей красавицей, счастливее, чем когда-либо прежде. На заднем фоне искрятся золотом песчаные островки, утопающие в прибрежных океанских волнах. На мне широкие шорты и свободная майка, дрожащая под порывами ветра. Она в забавном джинсовом комбинезоне на лямках и легкой футболке. Головы обоих венчают солнцезащитные очки. Мы хохочем, как ненормальные, щурим глаза и крепко обнимаем руками огромный живот моего Кругляшка. Восьмой месяц беременности. Невероятная гамма эмоций и по сей день.
Мы долго к этому шли, постоянно встречая на своем пути камни преткновения. Астрид боялась искусственного оплодотворения из-за врожденной аллергии на все известные медицине препараты. Она считала, что каким-то образом может навредить будущему малышу. И здесь я оказался бессилен. Ни уговоры, ни зачитанные вслух статьи из научных журналов, ни консультации со светилами акушерства и гинекологии на нее не действовали. 'Усыновим', - раздраженно внимал я ее убийственной отговорке всякий раз, когда дело доходило до скандала. И в ход пошли припрятанные козыри. Я хотел, чтобы она родила мне ребенка. Мне не нужен был очаровательный, крепкий и здоровый малыш, взятый в приюте для новорожденных. Только часть ее, зародившаяся под этим маленьким, но таким упрямым сердечком. Только этот комочек жизни я согласен был полюбить всей душой, так же, как любил его строптивую мамочку.
Хвала богам, крепость пала! Она согласилась поехать со мной в клинику, прошла полное обследование и в течение двух часов растолковывала доктору, что донор обходим едва ли не краше оригинала.
Результат превзошел любые, даже самые смелые ожидания. Сморгнув сентиментальную слезу, я взял горячо любимый снимок, жадно приник губами к стеклу и пустился в воспоминания. Тяжелая беременность. Неполных девять месяцев сплошного токсикоза. Тонны съеденного соленого крекера. Скачущее настроение и капризы, капризы, капризы…я так полюбил ей угождать! Часами торчал на кухне за приготовлением витаминных коктейлей. Обегал все магазины игрушек в округе в поисках того самого красного слона или бело-розового зайца. Лишь с заходом солнца Астрид вновь превращалась в мою тихую скромницу и могла долго хохотать вместе со мной над формулировкой очередного желания. Потом роды. Восемнадцать часов в зале ожидания. Неизвестность и страх убивали меня, но войти в операционную, наткнуться взглядом на мое вопящее от боли совершенство, учуять кровь…Я не мог, поэтому трусливо мерил шагами комнату, неустанно молясь. Я обращался к матери, прося присмотреть ее за моими сокровищами. Черпал мужество от отца. И требовал у Лео ни на шаг не отходить от Астрид.
Они сдержали слово, и на свет появилась моя вторая по бесконечной глубине любовь. Такая крошечная, что я испугался, увидев ее через стекло. Три тысячи двести граммов концентрированного восторга. Сорок восемь сантиметров, каждый из которых стоил мне одной слезы. Я смотрел на этот круглый комочек, на его недовольное личико и чувствовал, как бешено колотится в груди сердце. Впервые за долгий срок оно билось почти так же отчетливо, как в бытность человеком. Оно взорвалось в тот момент, когда я перенял это божественное творение из рук рыдающей мамы и опасливо прижал к себе.
С тех пор я не мыслю себя без моих дорогих девочек. Без Астрид и Леверны. Жить без них значило бы то же самое, что существовать без души и сердца, быть пустым, незаполненным, выжженным. Я стал отцом. Отцом и мужем.
Пальцы трепетно заскользили по изображению, огибая черты лица моего ангелочка. Маленькая копия мамы. Округлые бровки, изумительные глазки, смотрящие глубоко внутрь, подмечающие каждую незначительную деталь. Насыщенный карий цвет лишь подчеркивал их выразительность. Тонкий носик, полные щечки и крошечные губки. Я так люблю целовать ее совершенное личико, утром и вечером, поэтому даже хорошо, что у нас родилась дочь. Появись в этом доме мальчик, мы бы вырастили из него изнеженного нарцисса.
Снимок запечатлел настоящую принцессу с гладко расчесанными русыми волосами, прикрывающими плечи. Легкое белое платьице без рукавов добавляло невинности очаровательному созданию. Моя крошка очень фотогенична, а в жизни так и вовсе бесподобна. И это не восторженные охи опьяненного любовью отца, уверяю вас.
Я провел еще час в компании головокружительных воспоминаний, после чего поднялся из-за стола, решив немного размять ноги. У нас сравнительно небольшой дом: две спальни, кабинет, объединенный с библиотекой, и детская — на втором этаже, оставшиеся гостиная, столовая и каминный зал — на первом. Интерьер выдержан в классическом стиле. Никаких фонтанов, встроенных в стену аквариумов и прочих нелепиц здесь нет. Единственный критерий, по которому подбирались мебель и убранство, удобство.
На мгновение я остановился у двери в спаленку Леверны, прижался щекой к полированной поверхности, прислушиваясь к чарующим звукам воздушного дыхания дочери, улыбнулся и со скачущим в груди сердцем отправился дальше. Астрид крепко спала, когда я на цыпочках прокрался в нашу обитель неугасающей любви, разделся и с немым вожделением забрался под одеяло. Время не властно над нашими чувствами. С годами я еще сильнее влюбился в свою богиню. Я обожаю ее, всю целиком. Ее волнистые волосы, доходящие до линии бедер. Ее восхитительно женственное тело. Ее исцеляющее сердце. Ее нестареющую душу. Люблю сеточку мелких морщин, обрамляющую всё те же нефритовые глаза. Люблю ее грудной голос. И вечность буду любить ее дурманящий смех. Она так часто смеется!
Я не хотел разбудить миссис Майнер, поэтому осторожно придвинулся ближе, крепко прижался грудью к горячей спине, положил ладонь ей на животик и блаженно сощурился, словно охотник, убедившийся в сохранности своих трофеев. Мысли умолкли, предоставляя мне возможность в последний раз насладиться сытым течением жизни.
Сегодня я должен уйти. Наверное, глупо разглагольствовать о нежелании совершать нечто подобное или отводить место под грусть, тоску и отчаяние. Я давно свыкся с этой идеей. Завтра истекает отпущенный мне срок, и если пренебречь угрозами Легиона, пострадает моя семья, мои жена и семилетняя дочь. Это недопустимо.
