— Я наслышан о любви к вам городской стражи. Но за несколько месяцев там должны были произойти перемены — Нэйта не любят оставлять за спиной людей с оружием, — говорил он. А Рииши ощутил одновременно ярость и стыд: кто-то посмел усомниться в верности его недавних подчиненных! И он сам хорош… отошел от дел стражи, отдал всё в чужие руки, да не своего ставленника. Отец бы не поступил так, он бы приглядывал…
Собеседник довольно кивнул, поняв, что его довод услышан, и привел новый: стражников мало, для армии они, даже верные, не противники. А большинство горожан попросту затаятся, им нет резона выступать, когда два высших Дома делят власть. Их можно было бы поднять за генерала, за его род, но делать это нужно было раньше — и умеючи.
— Нет смысла сейчас возвращаться, — продолжал он — ровно, почти по-домашнему, будто в задушевной дружеской беседе. — Вы сможете, вероятно, кого-то спасти. Но тогда Дом Нара и верные ему семьи окажутся втянуты в военный конфликт. И за нескольких спасенных впоследствии придется отдать больше жизней. Если же вы пока останетесь в стороне — пока, обратите внимание! — то переговоры возможны.
Рииши несколько раз порывался встать, попрощаться, но не мог. Уважение к старшим пересиливало. И этот родственник Аэмара — он носил другую фамилию — в самом деле казался искренним и обеспокоенным.
Время уходило, а вынужден был тратить его на разговоры.
— Правда, будет невероятно глупо вырваться из ловушки, самому прибежать в другую и еще дверцу захлопнуть. Обидно как-то. Вы это поймете потом, когда стук этой дверцы услышите. Очень горько будет. Суро не простит пошедших против него, — заверил мужчина. — Поняв, что договориться с вами не выйдет, попытается теперь получить силой все, что нужно, и потом уж не пожалеет. Я не пугаю, Небеса упаси. Не в свое дело лезу, возможно. Но когда видишь совсем еще молодую жизнь, висящую на волоске, помочь очень хочется. И Майэрин жаль, для нее это едва ли не хуже.
Майэрин — она присутствовала при разговоре, сидела, до глаз завернувшись в накидку из тонкой шерсти — почему-то порозовела вся, даже руки.
— Подумайте, — заключил хозяин. — От честного и порывистого молодого человека, отвечающего лишь за себя, резонно ждать таких же поступков — и, к сожалению, необдуманных. Но главе Дома, к которому тянутся многие ниточки, вероятно, стоит учитывать этих многих.
Сад служил приютом для светлячков: одни, зеленые, сидели неподвижно на травинках и ветках, другие, золотистые, порхали, заполняя собой ночь. Майэрин любовалась ими; дома, в Осорэи, они почему-то были нечастыми гостями. А тут — словно на небо попала, или в пруд, где отражается небо. Наверное, все-таки в пруд, ведь нечем дышать.
А где-то там, среди темных холмов, одинокий всадник…
Протянула руку, поймала живую искорку. Говорят, с их помощью влюбленные обмениваются посланиями, особенно те, кому запрещают видеться… Майэрин разжала пальцы. У нее другая история, и все равно нет смысла в послании. И уже сказано обо всем.
Тетушка подошла неслышно, легкой рукой обняла за плечи.
— Не плачь, девочка. В смутные времена для нас только так — либо уважать своего мужчину и постоянно за него опасаться, либо считать его человеком никчемным. Иное бывает, но редко…
Проскакав с четверть часа, Рииши остановил коня на дорожной развилке, одна дорога вела в Осорэи, другая — в долину предместий. В кустах по обе стороны мерцали огни светлячков, словно множество глаз хищников, наблюдающих за ним. И ни души больше, самое время и место обдумать все еще раз.
В Осорэи находилась сейчас его мать, самый родной человек. Женщин обычно и при мятеже не трогали, но и доли такой возможности нельзя оставлять. А Суро уже показал себя готовым на жесткие меры, иначе по-другому обошелся бы и с офицерами Срединной, и с ним самим.
Но именно ради матери ему и нельзя возвращаться. Если вдруг их захватят обоих, он будет мягче шелковых волокон в руках заговорщиков.
Но он себе не простит, если спрячется…
Раздумье длилось недолго — тронув повод, направил коня по одной из дорог.
**
Закончив укладывать черепицу, Лиани спрыгнул с крыши пристроя на приставленную телегу, а с нее на землю. Время обеда подошло, гонг низко пропел, по двору уже тянулась вереница монахов, а к другому входу собирались беженцы и паломники, которым война помешала вернуться домой. Нээле разглядывала их, будто и цепочка фигур в коричневом, и отдельные пестрые силуэты были ей в новинку, словнои не успела привыкнуть. А что делать, если Лиани сам не смотрел ни на что, кроме работы, а свой интерес к миру словно ей передал?
У него все ладилось — за дерево ли брался, за железо или вот за черепицу, как сейчас. Нээле поклясться была готова, что многое он делал впервые. В земельной страже не надобно, оружейники и воины крепости тоже другим заняты. А дома в детстве его вряд ли учили ремеслам.
Отряхнул глиняную пыль со штанов и рубахи, бросил короткий взгляд в сторону главного здания.
— Три дня уже… так неспешны. По небесным часам живут, не по земным.
— Такого не было никогда, а ты хочешь, чтобы они вмиг приняли решение, — укорила его Нээле.
— А если так и не примут?
— Тогда… ничего. Что будешь делать? — спросила, помедлив.
— Может, вернусь в Сосновую. А может, уеду на север.
Добавил с тихой злостью, склоняясь над бочкой с водой, плеснул на лицо:
— Я ему все равно не противник. Да и где он, еще здесь или уже в горах Юсен, помогает обрушить очередную крепость?
— Вы могли ошибиться, — возразила девушка, — Тварь из пояса… кто она, чтобы знать — и чтобы ей верить?
— Мы ошибиться могли. Но слишком уж сложно для вымысла. И для нежити — ей не придумать подобную байку, такими движет одно желание — сожрать кого-нибудь.
— Я видела тори-ай, как и ты, — невольно вздрогнув, возразила девушка. — Ловушку они нам с Тайлин расставили, это было разумно…
И продолжила о менее страшном:
— Ты ведь его — Энори — никогда раньше не встречал. А по описанию это может быть кто угодно, хотя бы колдун рухэй.
— Тебе так важно, чтобы это не оказался он?
— С чего бы? — а ведь он не знает, что на самом деле произошло между ней и Энори… Вновь неуютно стало, вспомнила зимнее бегство. Тогда она подозревала все же, что перед ней выходец из мира мертвых… как в холмах год назад.
— Но так или иначе, пока мы должны ждать, — сказала поспешно. — Если уж монахам Небеса еще не дали ответ…
— Здесь у всех много слов о развилках судьбы, о воле Небес, но пока я не видел действий, — ответил Лиани довольно резко, и сам это заметил:
— Ты прости, я тут места себе не нахожу — под замком и то спокойнее было. Но я не должен так с тобой говорить.
Осторожно коснулся ее запястья, словно стрекозу снимал с листа осоки; от воды пальцы у него были холодными, Нээле вздрогнула.
— Будто ты меня опасаешься, — отметил он с грустным недоумением.
— Нет, не то, — запнулась, не зная, как объяснить. — Тебе я доверяю больше, чем кому бы то ни было из людей.
И как не доверять, после его возвращения в город ради ее спасения, той безумной зимней скачки, той ночи в святилище, когда не знали, будут ли живы к утру.
— Я… — знаю, что изменился, — сказал он. — Порой кажется, что на мне проклятье какое-то. Должен был умереть много раз, но всегда умирали другие. Чем больше грозит мне опасность, тем больше жертв… как будто иначе меня никак не спасти. Рад бы прервать эту цепочку, но не могу. Не своими же руками это делать.
— Ты можешь обрести покой здесь…
Лиани коротко рассмеялся.
— По всей округе рассказывают о вещей деве, которую благословили Небеса, и она помогла спасти монастырь. Знаешь, я… думал — как же люди любят придумывать сказки. Если уж силы целого монастыря недостаточно, что может девушка? А потом посмотрел на тебя… Но лучше не испытывать, чья судьба сильнее — моя или твоя.
— Ты правда хочешь уйти?
— Придется… — ответил он хмуро, и посмотрел на нее прямо и коротко, так, что у девушки сердце зашлось. Мокрая прядка прилипла к его щеке и напомнила шрам, захотелось немедленно ее убрать, но дотронуться казалось невозможным.
