Когда он увидел Садиатта, выходящего из дома вместе с группой людей, включавшей двух охранников и около десяти слуг, спрятался вглубь храма, чтобы его не заметили.
— Вам нужна помощь?
Он дернулся, обернулся и увидел высокую длинноногую женщину в белых одеждах. Он сразу узнал её — это была жрица, присутствовавшая на приеме у Кира.
— У вас тесный город, — сказал он, — только не припоминаю, как вас зовут.
Жрица улыбнулась ему.
— Я не представлялась. Меня зовут Неция. Что привело вас в храм?
Платон нервно обернулся назад. Времени было мало, но и внимание привлекать не хотелось.
— Я шёл на встречу и подумал, что можно потратить немного времени, чтобы ознакомиться с тем, во что верят местные жители.
— Воистину божественный промысел! — воскликнула она. — Давайте я вам расскажу.
Жрица взяла его под руку и повела вглубь храма. Солнце частично проникало через открытые арки, остальная часть освещалась жаровнями. Платон увидел, как крупный жрец разделывает двух кроликов и бросает требуху в огонь, старушка же стояла рядом на коленях и молилась.
— Церковь Единства очень древняя, она существовала еще до Апокалипсиса, хотя, к сожалению, значительная часть текстов и обычаев были утеряны в те времена. Около восьмиста лет назад Иолай Клифевенский объединил несколько существовавших мелких сект в одну, а также записал и привел в порядок Книгу — основной текст Церкви. При нём были заложены основы, а его последователи продолжили дело объединения и на данный момент большинство жителей полиса остаются прихожанам церкви Единства.
У молодой женщины был очень мелодичный голос, почти гипнотизирующий. Хотя сама речь не сильно отличалась от рассказа какого-нибудь музейного экскурсовода, её не хотелось прерывать.
— Я слышал об экзаннитах, которые вроде как откололись от вас, и, как я понял, миектцы тоже верят во что-то иное.
— Миектцы, — она скривилась, — глупые язычники, поклоняющиеся соли, ветру и камню. Их невозможно переубедить. Туда регулярно отправляются миссионеры, но результата это никакого не приносит. Что касается экзаннитов, то их заблуждения не столь критичны. Фанатизм притягателен, но он не живёт долго, а умеренность может растягиваться на годы.
— А почему церковь называется церковью единства? — спросил Платон.
— Потому что своей целью она ставит единство, конечно. Причиной апокалипсиса была раздробленность, рассеянность людей по миру. Человек должен быть единым с богом, единым внутри себя и единым с другими. Это то, что завещал Первый мессия, но люди его не услышали. О том же говорил и Второй мессия и он уже нёс свое знание огнём и мечом. Тогда люди услышали его слова, но, увы, быстро забыли. Результатом стал конец мира, каким мы его знали.
— Единство — это единственная добродетель для вас?
— Конечно же нет, — она снова чарующе улыбнулась. — Церковь поощряет мужество, благоразумие, справедливость, умеренность и верность, а все они проистекают из единства. Помимо этого, конечно, есть множество дополнительных правил и ограничений, но вряд ли они вас интересует, не так ли?
— Вы… — Платон замялся, — не похожи на тех священников, с которыми я привык разговаривать.
Она наклонила голову набок, черты её лица казались особенно возвышенными в отсветах пламени жаровни.
— Это хорошо?
— Полагаю, что да. Они слишком много внимания уделяли своему богу и слишком мало тому, кто их слушает.
— Недопустимая ошибка, — ответила Неция. — Церковь должна помогать людям прийти к богу, а не только сидеть и возносить бесконечные молитвы. Мы едины с миром и с людьми.
Платон снова обернулся. На улице было всё еще светло, откуда-то доносились приглушенные детские голоса.
— Вам пора идти? — поинтересовалась жрица.
— Если честно, то да. Но у меня есть ещё два вопроса.
— Только два? — она снова улыбнулась. — Я отвечу на них, если смогу.
— Я слышал о некой секте, называемой Проклятыми, но я не могу понять, что это значит. Они что-то вроде изгоев и еретиков?
— Это сложный вопрос. — Неция вздохнула. — Проклятые одновременно часть церкви, но в то же время никто не будет рад их видеть. Они согласны с догматами церкви, но считают, что Бог зол, а мир — ужасное место. По каким-то причинам эта вера дает им особые способности, а сами они следуют строгому кодексу, которые обязывает их совершать добрые дела и помогать людям. Парадоксально, но они едва ли не самые добродетельные в этом мире, хотя глубина их заблуждения невероятна.
Платон задумался на минуту о том, что специфические силы у верующих одного направления и их отсутствие у всех остальных должны доказывать правильно этой веры, но потом отбросил эту мысль как слишком ненадежную.
— Такие идеи обычно не слишком привлекают людей.
— Это правда, — кивнула жрица. — Поэтому их терпят. К тому же они одни из немногих, кто способен бороться со слишком наглыми Знающими.
— Мой второй вопрос как раз касался их.
Она прикрыла глаза, потом полупрочла-полупропела:
— «И замысел Господа опутал весь мир, придавая ему форму, и был он совершенен, ибо каждая мысль в нём соответствовала каждой другой. И мир стал цельным и непорочным, ибо каждое событие влекло за собой единственное событие» — Она остановилась, закатила глаза, будто вспоминая что-то. — И ещё вот это: «И тогда пророк Иней сказал: "Каждый, кто нарушает замысел божий и подменяет его своей грезой, да будет изгнан из земель человеческих и заклеймен на веки вечные, а душа его будет искалечена и обречена на муки." И тогда люди встали и изгнали всех старцев, поработивших их, и стали свободны.»
— Вы говорите о том, что Знающие нарушили связь причин и следствий? — с удивлением спросил Платон.
Жрица снова улыбнулась и кивнула головой.
— Полагаю, теперь у вас есть стимул прийти сюда снова. А сейчас идите, я вижу как вы обеспокоены.
Платон на какой-то момент засомневался — хотелось остаться и разобраться в местной патристике, но решил, что к этому и правда можно будет вернуться позже, и быстрым шагом направился к выходу. Он вышел из храма, огляделся, потом нырнул в один из переулков, укрытых тенью и пылью.
Он приложил ухо к забору, прислушался — вроде бы ничего. Затем ухватился за край, подтянулся и оглядел задний двор. Дверь на месте, но закрыта, сад в своем обычном состоянии, но никого не видно. Дым из трубы не идёт, охранника не видно. Он напряг мышцы и перевалился через забор, едва сдержав стон — ребра снова резко запульсировали.
Мягко нырнул в ближайшие кусты и сел там наблюдать. Через пару минут показался охранник, медленно прохаживающийся по саду. Сразу было видно, что этот человек — не какой-то вахтер, на оголенных руках были видны шрамы, лицо выглядело так, будто им можно вытирать асфальт, а потом пойти показывать матушке, из-под лениво полуприкрытых век внимательно смотрели глаза, которые явно многое видели.
Платон решил, что теперь самое время. Вызвал меню и всё-таки потратил свободное очко на полумрак, но использовать пока не стал.
Охранник тем временем ходил туда-сюда, разглядывал грушевое дерево, чесался и смотрел в окна, но уходить к другой стороне дома не собирался. Платон изрядно потел, к тому же оказалось, что сидеть в кустах на корточках долго очень неудобно, травмированное колено снова начало ныть, но сменить позу он не решился, боясь создать излишнее шуршание.
Наконец охранник ушёл за угол. Платон подождал ещё секунд тридцать, потом выдохнул и позволил себе опуститься на колени. Короткими перебежками между кустами он добрался до двери и дернул её.
Дверь оказалась заперта. Вот дерьмо. К голове неожиданно прилила кровь, подступила паника. План провалился буквально в самом начале. Платон сделал три глубоких вдоха, потом мысленно произнес «реза» и выбрал дух свободы. Снова зазвучал звонкий веселый голос.
«А тебе нравится вызывать меня, когда нужно что-то открыть, да? Ну давай попробуем разобраться, не боись, нас с тобой ничто не удержит! Так, у тебя же есть нож?»
