— А сейчас? Продолжаете общение?
— Нет, куда мне. Я же не выезжаю из города уже несколько лет, дел и тут хватает.
— А почему вы вообще не остались на Севере?
Садиатт рассмеялся, на этот раз так, что на смех даже обернулись некоторые из гостей, стоявших вдалеке.
— Ваше чувство юмора меня убьет, Платон! Поверьте, нам с вами нечего делать среди таких акул, как северяне. К тому же я здесь родился и вырос, так что чувствую некоторый долг по отношению к согражданам, родственникам и этой земле.
Садиатт допил вино, остававшееся в кубке и добавил:
— Знаете, есть одна вещь, которую северяне никогда не поймут в полной мере. Это честное соревнование силы и ловкости. Приходите завтра на игры, посмотрите. Я не фанат бега, но в полдень должна быть борьба. Я оказываю покровительство одному борцу, думаю, будет интересно. Приходите, поболтаем с вами ещё. Может быть, вы даже захотите поработать на меня, кто знает.
Глава 13
— Со всех сторон деревянный забор, одни ворота, выходящие во двор, но перелезть со стороны вот этого переулка не составит труда. Один вооруженный стражник ходит по участку, один стоит у двери самого дома, есть ли внутри ещё — неизвестно, в сам дом меня не пустили, — сказал Платон, рисуя схему. — У дома два этажа, окна везде застеклены, если разбить, то будет много шума, а открыть никак не получится — рамы тут были очень условные. Внутрь не проскочить, но ситуацию спасает дверь для прислуги с обратной стороны дома. Судя по дыму из трубы, она ведет на кухню, а тогда через неё туда-сюда сновали рабы — таскали вино и закуски для гостей. Если повезет, дверь будет незаперта.
— Окей, и в чем твой план? — спросила Амалзия.
— Ночью туда лезть слишком опасно, но мы точно знаем, что завтра в определенное время его не будет. Судя по разговорам, на соревнования он обычно берет часть прислуги, вроде как занимается «просвещением». Пары часов должно хватить на всё.
Амалзия покачала головой.
— Слишком рискованно. Ты не знаешь, что ищешь, не знаешь, есть ли ещё охрана внутри, а ещё Садиатт может внезапно вернуться.
— Зачем ему возвращаться? Он же будет смотреть соревнования.
— Ты не понимаешь. У местных аристократов принято делать что-то вроде ставок на борцов. Официально это ставками не называется, но суть та же.
— Да, он говорил что-то про покровительство одному из борцов.
— Ну вот. Если борец, которому оказывали покровительство, проигрывает, то его покровитель обычно уходит с соревнований. Традиция может показаться странной, но это происходит практически всегда.
— В чём смысл? Разве это не оскорбляет борца?
— Подразумевается, что в такие моменты атлет должен пообщаться с богом, восстановить свою связь с ним, — ответила Амалзия, — но фактическая причина, как мне кажется, в том, чтобы проигравшие не пытались выместить злость на атлетах или как-то давить на них.
— Странно, но разумно.
— Теперь понимаешь? Есть риск, что он вернется через треть часа.
Платон прикрыл глаза. Слишком сложно, слишком много факторов. Реальность, даже такая странная, не слишком похожа на фильмы про ограбления и игры про воров.
— Не думал позвать кого-то ещё? Попроси Игоря, например, он промышлял подобным в прошлом, я уверена.
— Нет, — помотал головой Платон, — нет, никого звать нельзя. Слишком рискованно, чем больше людей, тем выше шанс попасться. А что-то мне подсказывает, что если нас заметят до отъезда, то Кир вряд ли кинется нас спасать. Если вообще будет кого спасать.
Платон бросил взгляд на план.
— Почему ты не пришла к Саддиату сегодня?
— У меня были дела. Улаживала кое-какие старые вопросы.
Платон пожал плечами.
— Ну, дело твоё, только ты хоть предупреждай в следующий раз, — он постарался звучать спокойным. — У меня есть идея, как всё сделать. Ты не пойдёшь в дом.
Амалзия нахмурила брови, на её лице читался вопрос.
— Ты пойдёшь на игры и любым способом задержишь там Саддиата, если он соберется уйти раньше времени. Уболтай его, напугай, подкупи борцов, придется импровизировать, но нужно его задержать. Второго такого шанса может не быть.
Амалзия тяжело вздохнула.
— Ладно. Надеюсь, ты уверен, что это того стоит. Но я не могу гарантировать, что у меня получится его задержать.
— Никто не может ничего гарантировать, — усмехнулся Платон, — мы живём в хаотичном мире.
Амалзия внезапно уставилась на него, широко раскрыва глаза.
— Что? — спросил Платон.
— Нет, ничего. Просто показалось, — она опустила глаза вниз.
Платон собрался с духом. Всё равно придётся это сделать рано или поздно. Он подошёл ближе к девушке и начал:
— Слушай, раз мы лезем в такое рискованное дело, между нами не должно быть разногласий.
— А что, между нами есть какие-то разногласия? — она старательно придавала лицу спокойное выражение.
— Есть, — твёрдо ответил Платон. — Ты сама знаешь, то о чём мы говорили перед дракой… Короче, я не хотел казаться высокомерным или что-то такое. Позволь мне объясниться.
Амалзия скрестила руки на груди, колючий взгляд ощупывал Платона.
— Объясняйся, если считаешь нужным, — без эмоций сказала она.
— Я не смеялся над твоей позицией. Вы родились в этом мире, вы привыкли к нему, но я многие вещи вижу иначе. Я вырос там, где рабство немыслимо, и половину жизни боролся с нищетой, голодом и болезнями. Не потому что я такой морально чистый, просто мне казалось это правильным. И сейчас кажется.
Он взглянул на Амалзию, она всё еще смотрела исподлобья. Значит, нужны другие слова.
— Тут есть рабы, но есть разница между ними и Криксаром. Криксар хотел освободиться и пытался бежать, он был очевидно несчастен и явно выражал свои желания. В идеальном мире мы бы знали, что думают и чего хотят другие люди, а в абсолютно идеальном мы бы даже знали, как люди думали бы, справившись со своими заблуждениями. — Он перевёл дыхание. — Но мы не знаем, поэтому нам нужно опираться на то, чего человек просит, а ещё оценивать последствия. Если начать освобождать всех подряд, то скольких спасёшь? Десять человек? Двадцать? А остальным тем временем будет ещё хуже.
Кажется, слова подействовали, девушка чуть расслабилась, на лице скорее боль, чем злоба.
— К тому же есть последствия. Даже если освободишь всех рабов, то начнётся бойня. Рабы будут вешать ненавистных хозяев, те будут отбиваться изо всех сил. Все рухнет, начнутся грабежи и хаос, а в итоге сюда придут захватчики из другой страны и снова всех поработят. Это только сделает хуже, к таким ситуациям нужно подходить с умом.
Амалзия обошла его, уперлась кулаками в стол, склонившись над планом. Не перегнуть бы.
— Слушай, я тебе обещаю, что я приложу все усилия, чтобы изменить это. Но для начала нужно позаботиться о том, чтобы люди просто были живы, иначе будет уже неважно, свободны они или нет.
— Хочешь сказать, ты во всё это веришь? — её голос дрожал.
— Да. Абсолютно.
— Считай, что разногласия улажены, — она сглотнула, — но мне надо подумать над всем этим, хорошо?
— Без проблем, думай столько, сколько необходимо.
Она развернулась и резко вышла из комнаты. Платону показалось, что на щеках у неё блестели слёзы.
***
Платон плохо спал той ночью, но по крайней мере это избавило его от болезненного пробуждения. Честно говоря, за последний месяц он получил травм больше, чем за предыдущие десять лет, если не считать смерть, конечно. Утром он оделся в походную одежду, спрятал нож в рукаве, тщательно проверил все ремешки и завязки, чтобы ничего не болталось и не цеплялось. Двигаться можно было относительно свободно, если только не поднимать левую руку слишком высоко — тогда ребра снова начинали отчаянно пульсировать.
К полудню он уже был неподалеку от дома Садиатта, спрятавшись за одной из колон стоявшего рядом храма. Как он понял, основной религией тут был монотеизм, но при этом храмы скорее напоминали древнегреческие — монументальные колонны, мощные широкие здания, внутри которых можно было разместить целую толпу, но при это не особо защищенные — входов и выходов было едва ли не больше, чем стен. Более того, прихожане даже приносили жертвы, например, еду. Иного объяснения, зачем старушка с копной седых волос до пояса тащила за уши двух мертвых кроликов в храм, он не нашёл.
