«Теперь уже точно никто не узнает: кого там перебили? — криво усмехнулась недавняя невольница. — Вот и всё. Концы в воду, вернее в огонь. Понятно, что без мародёров здесь не обошлось. Но как они это сделали? Да элементарно! Набросали сверху хвороста, полили какой-нибудь горючей дрянью и бросили факел. А начальству, если спрашивать будет, навешают лапшу на уши. Например: зверей хотели от поста отогнать, или чтобы не воняло. Трупов-то там полно лежало».
Глаза жрицы заблестели, по щеке сползла одинокая слеза, дрожащие губы шевелились, словно она что-то шептала, хотя девушка не смогла расслышать ни слова, а вот её лицо внезапно приобрело странно-умиротворённое выражение.
«Радуется, что подруги не стали кормом для диких зверей? — предположила бывшая рабыня, слегка озадаченная столь странной реакцией спутницы. — Ну да. Если сегодня ночью хищники не залезли в фургон, то теперь им до тех мёртвых женщин уже не добраться. А может, она на это и надеялась, убирая тела в повозку? Тогда почему служанку оставила на дороге? Ну так — то же служанка. Вот же ж феодализм. Дворяне и эти, как их? Крепостные! Как же мне тогда здесь устроиться поприличнее? Ладно, подумаем об этом потом. Пока бы как-нибудь выжить».
— Сабуро! — негромко окликнула Ия спутницу, а когда та перевела взгляд на неё, выразительно махнула рукой вперёд, рассудив, что самое главное они увидели и поняли, а задерживаться зря здесь не стоит.
Однако, сделав несколько шагов, недавняя невольница едва не споткнулась от внезапно явившейся в голову мысли: «Знатная дама! Мародёры увидят, что её нет у фургона, и догадаются, что кто-то жив! Вот блин, надо же так лохануться! Оставили бы всё как есть, никто бы и не подумал, что кто-то уцелел. Но я же не знала, что эти уроды решат устроить погребальный костёр! И эта лысая тоже хороша. Такую подсказку оставила. Мы же тихо ушли, никого не потревожили, и если бы с дамой не облажались, никто бы ничего не узнал».
Она бросила через плечо сердитый взгляд на погружённую в себя женщину: «Хорошо, что я их языка не знаю, а то бы сказала всё, что думаю. Вдруг теперь эти мародёры нас искать начнут?»
Девушка мрачно засопела, но продолжая рассуждать, очень скоро успокоилась: «Но им же неизвестно, кто именно остался в живых? Нас точно никто не видел. Правда, жрица на первом посту во всю права качала. Там её точно запомнили. А значит, и мародёрам о ней тоже скоро станет известно. И чо? Тот бандит в фургон даже не заглянул. Может, не знал, что там ещё кто-то есть, или понадеялся на стрелы? У повозки все стены в дырках. Чудо, что жрицу не зацепило. А теперь уж не узнают, сколько народа в ней ехало. Хотя могут по скелетам определить…»
Данное предположение показалось настолько глупым, что путешественница между мирами насмешливо фыркнула: «Ага. А потом сделают реконструкцию лица и анализ ДНК… Нет, даже если они действительно что-то заподозрят — искать нас в этих горах всё равно, что иголку в стоге сена. Никто никуда не пойдёт. По крайней мере, пока эпидемия не закончится. А потом пусть жрица сама разбирается. Она, конечно, здесь не самая крутая, но, судя по всему, и не из последних. Вон как перед ней жирный садист стелился. И на первом посту на солдат буром пёрла».
Миновав очередной поворот, бывшая рабыня увидела знакомую рощу, вымершую деревню и женщину, сидевшую прямо на дороге в каких-нибудь сорока-пятидесяти метрах от них.
Сделав «на автомате» ещё несколько шагов, Ия замерла, ощутив сильный толчок в спину раскачивавшейся в так шагам корзины.
Она узнала ту самую крестьянку, которая приходила на стоянку каравана работорговцев вместе с двумя мужчинами и подростком.
— Даджет мило, Платино-ли? — проговорила спутница с вопросительными интонациями в голосе.
Неопределённо пожав плечами, недавняя невольница продолжила разглядывать женщину.
Та сидела, широко раздвинув прикрытые тускло-синей юбкой ноги в больших кожаных калошах с потёртыми подошвами, наклонив туловище и безвольно свесив руки.
— Найроду сайджан! — вскричала жрица, снимая с плеча свой конец копья.
Чтобы корзина не свалилась, девушке пришлось последовать её примеру.
Бросив узел, лысая женщина поспешила к крестьянке.
Переполненная самыми нехорошими предчувствиями, бывшая рабыня поспешила за ней.
Не пройдя и половины расстояния, она заметила, как с подбородка селянки на её грудь спускается тягучая ярко-алая капля, а кофту покрывают светло-коричневые пятна самого неприятного вида.
— Зараза! — крикнула перепуганная Ия, хватая спутницу за рукав балахона. — Сабуро, нет! Не ходи! Нельзя!
Та удивлённо посмотрела на неё, проговорив:
— Даул и иена окада, Платино-ли.
Недавняя невольница поняла только последнее слово и вновь энергично замотала головой, для наглядности чиркнув себя большим пальцем по горлу.
Видимо, услышав шум, несчастная медленно подняла бледное, восковое лицо с лихорадочно блестевшими, но одновременно затухающими глазами человека, ступившего на порог вечности.
Она натужно с хрипом и булькающим клёкотом в груди закашляла. На губах появилась красно-жёлтая пена.
— Даум и иена окади! — настойчиво повторила женщина, пытаясь оторвать пальцы спутницы от своего рукава.
Однако та упрямо покачала головой, потом указала пальцем на умирающую и, переведя его на собеседницу, чиркнула ребром ладони по шее.
— Стекам джали ушата! — вскричала жрица, рывком выдирая край одежды. — Тунами!
«Если она заразится и умрёт, то получится, что я зря её спасала? — промелькнуло в голове путешественницы между мирами. — И я снова останусь совсем одна без языка и знаний об этом мире. А вот фик тебе! Не пущу!»
В два прыжка догнав лысую дуру, Ия без лишних слов попыталась схватить её за руку.
В ответ та оттолкнула настырную девицу. Но бывшая рабыня вывернулась и просто заступила ей дорогу в каких-нибудь десяти-двенадцати шагах от натужно хрипевшей крестьянки.
Глаза Сабуро угрожающе сузились, губы сжались в тонкую, злую полоску. Набычившись, она попробовала толкнуть недавнюю невольницу в плечо, но та увернулась и, боднув женщину всем корпусом, заставила попятиться на пару шагов.
Всплеснув широкими рукавами, жрица разразилась короткой, но весьма эмоциональной речью. Однако данный монолог не произвёл никакого впечатления на недоучившуюся акробатку.
Тогда женщина устремилась в новую атаку, явно намереваясь смять Ию массой. Но недавняя невольница всё-таки сумела схватить её за руку и, рванув на себя, заставила описать полукруг.
Почему-то именно это действие наглой девицы разозлило жрицу окончательно, и та залепила бывшей рабыне пощёчину. Вот только, несмотря на усугублённую голодом усталость, бывшая учащаяся циркового колледжа ловко увернулась и, поднырнув под её руку, толкнула упорно стремившуюся к гибели спутницу в бок.
Не удержавшись на ногах, та повалилась на дорогу, увлекая бывшую рабыню за собой.
Какое-то время они тяжело дышали, измученные неожиданной дракой.
— Не пущу! — прохрипела Платина, навалившись на бурно вздымавшуюся грудь обритой женщины. — Всё равно ты ей уже ничем не поможешь. Только подхватишь эту заразу и сдохнешь! А тебе жить надо. Меня учить и за подруг отомстить. Разве же можно простить такое?
Собеседница ответила столь же эмоциональной речью, произнесённой с таким же трудом.
Несмотря на превосходство в силе и в весе, она явно проигрывала девушке в ловкости и выносливости. Всё-таки молодость тоже много значит.
Случайные попутчицы сели, держась друг за дружку, а крестьянка, наоборот, медленно повалилась на бок. Тело её вздрагивало, а изо рта густо текла кровь.
— Сабуро, — недавняя невольница устало махнула рукой в сторону умирающей и провела ребром ладони по горлу. — Её больше нет. Она умерла.
Лысая достала из рукава скомканный платок и что-то проговорила, вытирая блестевшие на щеках слёзы.
Её голос был настолько переполнен горечью и разочарованием, а глаза смотрели с такой укоризной, что Ия почувствовала себя очень неловко. Она не только сама не пришла на помощь несчастной женщине, но и не дала сделать этого жрице. Что думала перед смертью умирающая крестьянка, глядя на их нелепую, постыдную драку. Стыд огненной волной прокатился по душе.
