Шум в ушах, на который она старалась не обращать внимание, полагая причиной его возникновения усталость, недосыпание и голод, сделался совершенно невыносимым. В довершение к нему прибавилась нарастающая тошнота. Видимо, сухой рис с местными «грецкими» орехами оказался слишком непривычен для пищеварения жительницы другого мира.
Ия, согнувшись, прижала ладонь к животу в надежде, что её сейчас вырвет, и станет легче. Однако желудок и не подумал сокращаться, ещё более усугубляя страдания своей хозяйки.
Морщась, бывшая рабыня посмотрела вперёд, стараясь сфокусировать зрение, и поняла свою ошибку. Для того, чтобы добраться до спасительного домика, необходимо пересечь ещё одну лощину, вновь подняться на холм и уж с него спуститься к ручью, возле которого и находится затерянная в лесу одинокая избушка. А как это сделать, если сил совсем не осталось?
Внезапно она закашлялась, чувствуя, как дыхательное горло застилает поднимавшаяся откуда-то снизу мокрота.
«Всё-таки простудилась, — с горьким сожалением усмехнулась девушка. — Ну не Шарик я из Простоквашино, чтобы зимой на снегу спать. Да ещё сгоряча холодной воды напилась. Надо было остыть немного, а уж потом бросаться к ручью. Вот и заработала бронхит, дура!»
От этих мыслей сразу захотелось пить.
Сплюнув, недавняя невольница вытерла лицо, окончательно убеждаясь, что у неё высокая температура.
«Не дойду», — с отчаянной ясностью поняла путешественница между мирами, чувствуя, как тело начинает колотить крупная дрожь.
Голова закружилась, и она рухнула как подкошенная лицом в прелую листву.
— Платино! — закричала жрица.
Подскочив, женщина перевернула Ию на спину и, приподняв ей голову, горячо заговорила, проводя мягкой, прохладной ладонью по пылающему лицу спутницы.
Зубы бывшей рабыни стучали, мир вокруг пришёл в движение, переливаясь, словно отражение в причудливо выгнутом зеркале, голова раскалывалась от боли, не оставлявшей места для мыслей.
Поняв, что собеседница никак не реагирует на её слова, жрица подхватила девушку под мышки и, прислонив спиной к ближайшему дереву, исчезла.
Едва рассудок недавней невольницы отметил этот факт, женщина вернулась, тут же принимаясь подкладывать под Ию одеяло и заворачивать её в меховые накидки.
Это слабо помогало, но забота и искреннее беспокойство Сабуро за судьбу своей новой знакомой порадовало, слегка проясняя сознание.
Видимо, жрица каким-то образом это почувствовала, потому что, наклонившись к лицу бывшей рабыни, чётко проговорила:
— Платино!
…и изобразила в воздухе тупой угол вершиной вверх.
«Что ей надо? — отрешённо думала девушка, глядя в перепуганные серые глаза, смотревшие из-под сведённых к переносице бровей. — Зачем она домики рисует? Домики? Мы же в избушку идём. Там печка. Там тепло. Там я согреюсь. Так чего она хочет?»
Перехватив её более-менее осмысленный взгляд, собеседница с беспомощным видом обвела рукой окрестности, затем, нарисовав всё тот же тупой угол, жалобно пробормотала:
— Платино!
Всё ещё ничего не понимая, недавняя невольница почувствовала, как голос женщины становится всё тише: то ли куда-то удаляясь, то ли теряясь на фоне царившего под черепной коробкой шума.
Заметив, что спутница вновь начинает терять связь с реальностью, жрица закричала, вцепившись в кафтан на её груди.
«Чего она орёт? — из-за головной боли и дурноты, мысли Ии сделались какими-то короткими и отрывистыми, словно падение капли в стоячую воду, так же вызывая расходившиеся по телу волны страдания. — Я её не понимаю. Так холодно. А в избушке тепло. И у неё крыша».
— Сабуро, — машинально выдохнула бывшая рабыня, подаваясь вперёд.
Отпустив её, женщина отстранилась.
С трудом высвободив дрожащую руку из-под накидок, девушка протянула её в сторону противоположного склона, пробормотав по-русски:
— Иди туда.
… и вновь завалилась назад.
Подхватив её под спину, жрица ткнула пальцем в том направлении, куда она только что показывала.
Кивнув, недавняя невольница вновь погрузилась в дурноту, из которой её вырвал приступ кашля.
С трудом выплюнув ком слизи, Ия глубоко вздохнула, чувствуя нехватку воздуха, и обнаружила себя всё так же сидящей у дерева, закутанной в плащи, но уже в полном одиночестве. Женщина с гладко выбритой головой ушла.
«Бросила меня, — мрачно констатировала бывшая рабыня. — Правильно сделала. Никакой это не бронхит. Зараза местная. Как у той бабы. Где же я её подхватила? Какая разница? Всё равно сдохну. Как та тётка. А жрица пусть живёт. Если ещё не заразилась».
Девушка опять закашлялась и, с трудом переведя дух, плотнее закуталась в тщетной попытке согреться. Только что, казалось, переполненный слюной и мокротой рот пересох, и она почувствовала сильнейшую жажду.
«Хоть бы напиться перед смертью, — от чёткого осознания скорой гибели незадачливая путешественница между мирами беззвучно заплакала. — Недолго же я здесь пожила… Почти совсем не побыла попаданкой. А у избушки ручей. Вода там вкусная-вкусная».
Её мысли прервало появление перед полузакрытыми глазами озабоченного лица с высоким лбом.
— Пить, — тяжело сглотнув, попросила по-русски недавняя невольница.
Напряжённо улыбаясь, жрица заговорила, деловито освобождая её от накидок.
«Зачем они тебе? — хотела спросить Ия, но превратившийся в деревяшку язык никак не хотел ворочаться в омертвевшем от сухости рту. — Я же на них плевала и кашляла. Заразишься, дура, и умрёшь. Как я».
Связав вещи в узел, женщина приподняла бывшую рабыню и, не давая сползти, попыталась взгромоздить себе на спину.
«Что она делает? — вяло удивилась девушка. — Хочет нести меня на закорках? Как папа? Я же тяжёлая теперь».
Подтверждая её догадку, жрица подхватила недавнюю невольницу под колени, подалась вперёд, перемещая центр тяжести, и с кряхтением встала.
«Зачем? — печально усмехнулась Ия, свесив ей голову на плечо. — Здесь я всё равно умру. Мне в больницу надо. Капельницы ставить. Антибиотики колоть. А у вас всё равно ничего этого нету. Дикие вы. Не развитые. Тёмное средневековье».
Вдруг в плавящемся от высокой температуры мозгу промелькнуло что-то настолько важное, что бывшая рабыня даже встрепенулась, оглядевшись по сторонам.
Перед глазами всё плыло, однако она всё же сообразила, что женщина уже спустилась в долину и теперь намеревается снять её со спины.
Примостившись, она кое-как усадила девушку возле поросшего бурым лишайником камня, а сама плюхнулась рядом, вытирая бритый череп извлечённым из рукава платком.
— Пить, — по-русски попросила недавняя невольница.
Но собеседница только устало отмахнулась, пробормотав что-то на своём языке.
Бессильно откинувшись назад, Ия легонько ткнулась затылком в валун. Боль буквально взорвала голову. Скривившись и зашипев сквозь всё ещё стучавшие друг о друга зубы, она вдруг с предельной чёткостью вспомнила. — Антибиотики! У меня же их полная сумка!»
С трудом приподнявшись, бывшая рабыня прикрыла рот рукой, лихорадочно соображая: «Только это же наши лекарства. Вдруг они на здешние микробы не подействуют? А какая разница? Всё равно подыхать».
Еле прокашлявшись, девушка вцепилась в камень и попыталась встать на ноги. Встрепенувшись, жрица бросилась ей на помощь, подставляя плечо. Однако снова лезть на спину своей уставшей спутнице недавняя невольница отказалась и пошла наверх сама, тяжело опираясь на её руку.
«Антибиотики сильные, — рождая новую надежду, звенел в сознании путешественницы между мирами голос участкового терапевта. — Врач сам сказал. Они помогут. Не могут не помочь. Это же наука двадцать первого века. Там и шприцы и новокаин и спиртовые салфетки… Даже если не помогут. Всё равно надо пробовать. Терять-то уже нечего».
Осознав открывающуюся перспективу спасения, мозг отдал команду, и надпочечники впрыснули в кровь недоучившейся акробатки слоновую дозу адреналина.
Тяжело, с присвистом дыша, не обращая внимание на боль в груди, она пёрла вверх по склону, не замечая ничего вокруг, подобно взбесившемуся бульдозеру. Падала, поднималась, опираясь на руку женщины с выбритой налысо головой, и вновь шагала к вершине.
