Или что-нибудь…
В его силах было сделать этот круг шире, но Мексарош не стал рисковать. Далсер, будь он трижды проклят, слишком изощрен во всем, что касается разных пакостей. На редкость хитрая сволочь, всей своей жизнью это доказал. Такого ни в коем случае не стоит недооценивать. По-хорошему, столкнувшись с его очередной смертоносной ловушкой, не надо вообще заботиться ни о ком, кроме себя, но это будет неправильно. И причиной тому вовсе не соображения морали, уж о ней-то следует думать в самую последнюю очередь.
А лучше вообще не думать.
Кто знает, что именно применил Далсер? Если радиус защитного контура окажется недостаточным, Мексароша может достать вторичными последствиями. Как, например, в результате высвобождения силы огня — спасая себя от жара, ты задыхаешься из-за того, что создается тяга в сторону горения, а назад тянет дым. Классический пример, и спасти там может лишь одно — расстояние или группа магов, из которых хотя бы парочка не растеряется и грамотно распределит обязанности.
Группы магов здесь нет, так что не стоит ограничиваться совсем уж скромным пятачком, это тот случай, когда чрезмерная забота лишь о себе может навредить.
На миг Мексарошу показалось, что все зря: контур опасно завибрировал, и хоть в мире разрушающихся конструктов звуки не существуют, уши принесли звуки угрожающего треска, с которым рвутся невидимые структуры. Маг напрягся до опасного состояния, после которого может произойти всякое. Некоторые превращаются в слюнявых идиотов, другие лишаются дара, которым отличаются от простых смертных, третьи гибнут так страшно, что даже родная мать не может опознать их исковерканные останки.
Всякое перенапряжение — это риск, но он на него пошел, мертвому не нужны ни разум, ни сила.
Защита подвергалась атаке жалкое мгновение, но для Мексароша оно растянулось во что-то, опасно близкое к понятию вечность. Мозг обычного человека не в силах контролировать столь сложные процессы даже кратковременно — слишком велика нагрузка. И даже у тех, кто отличается от простых смертных, подобное не проходит без нехороших последствий.
Маг застонал, завалился навзничь, при этом его ноги так и остались на лавке. Воины, перепуганные жутким шумом, который только что доносился снаружи, смотрели на него с суеверным ужасом, застыв статуями. Лишь Патавилетти, выхватив меч, распахнул дверь, выглянул и вновь ее закрыл. Его лицо за один миг стало того же цвета, что и меловые холмы, которые с трех сторон окружали нищую деревеньку, в которой он появился на свет.
Обернувшись, он показал изменившуюся физиономию, что не прибавило воинам уверенности в себе, подскочил к Далсеру, оценил его остановившийся взгляд, после чего присел возле мага и, ни к кому конкретно не обращаясь, попросил не своим голосом:
— Воды. Там, в углу. Ведро. Сюда принесите.
Никогда прежде воины не действовали так быстро и дружно. В едином порыве, мешая друг другу, лишь чудом не перевернув ведро. Но все же доставили по назначению.
Патавилетти брызнул магу на лицо, затем еще раз и еще, щедро увеличивая дозу. Чистая вода, стекая по коже, оставляла светлые дорожки. Странно, ведь Мексароша нельзя назвать грязным, скорее наоборот. Это что же из него выступало такое вместе с потом? Частички черной души?
Маг шевельнулся, застонал, открыл переполненные болью глаза.
— Что с вами?! — спросил Патавилетти.
Маг не отвечал, с нарастающей паникой прислушиваясь к тому, что скрывалось глубоко внутри. Сокровенному, тайному, тому, что является причиной его отличия от таких, как Патавилетти.
Отклика не было.
Неужели все?!
Перегорел?!
Стал, как все — никчемным, ни на что не годным?!
Захотелось умереть…
Взгляд Мексароша был полон боли, но губы тронула улыбка. Искра. Крошечная искорка. Он не перегорел дотла, он остался собой. Иссяк, но сила — дело наживное. Он раздует эту искорку, будет лелеять ее, кормить, сделает ее костром.
Пройдут дни, и он снова станет тем, кем должен быть, — всесокрушающим сгустком неугасимого огня в замороженном мире чужих разочарований.
— Патавилетти, я цел. Что с остальными?
— Еще не знаю. Селение сильно разрушено, «Татавия» разбита и тонет. Что это было?!
— Далсер… его работа…
— Он мертв. Это его остановило, или будет что-то еще?
— Нет. Не будет. Здесь больше нет силы. Я бы почувствовал. Это место стало пустым. Ни капли, ни намека.
— Но вы это не заметили заранее, может быть, и теперь что-то пропустили.
— Нет. Раньше сила была. Она почти не ощущалась, но была. Ее больше нет. Пустота.
— Что делать теперь?
— Иди. Занимайся выжившими. Собери всех. Мне надо отдохнуть…
* * *
Если бы Патавилетти мог подняться на высоту птичьего полета и бросить взгляд вниз, он бы увидел, что разрушения, причиненные селению и его окрестностям, локализуются в круге, центром которого является дом Далсера. Размер этого круга был таков, что его из конца в конец мог перелететь болт из дрянного арбалета. Причем значительная часть площади окружности не просматривалась, приходясь на море. Волны, разумеется, приняли камни без следа, если не считать произошедшее с «Татавией» и помутневшей воды.
Летать Патавилетти не мог и потому довольствовался наблюдениями с поверхности. А здесь было на что посмотреть.
Все окрестные дома выглядели плохо. В лучшем случае полностью лишились крыш, в худшем превратились в неряшливые груды расщепленных бревен и мусора. На его глазах с грохотом рассыпалась одна из стен более-менее прилично выглядевшего строения.
Хотя какое там прилично?! К этим руинам было страшно приблизиться! Будто катапульты потрудились не меньше недели.
Ровные дорожки между домами превратились в пашню, где вместо плуга поработало что-то другое. Очень может быть, что эти самые булыжники, в несметных количествах усеявшие округу. Закралась мысль, что они прилетели сверху. Уж очень характерно выглядели сосны на опушке, задетой жутким явлением, стволы уцелели, а веток ни одной, лишь обрубки, да и кора стесана во многих местах, сверкающих нездоровой светлой желтизной, что остается на отметинах, которые оставляют сборщики живицы. И макушки сбиты почти все, а некоторые расщеплены сильными ударами.
Люди, попавшие под действие магии коварного лэрда, выглядели хуже всего…
Если откровенно, они вообще не выглядели людьми, окровавленные груды мяса, тряпья и железа. Всех их, даже тех, кто служил под началом Гальбао, Патавилетти хорошо знал, но сейчас они превратились в омерзительную, одинаково выглядевшую массу, без единой знакомой черты. Последний раз он видел похожее при штурме родового замка того глупого баронишки, наивно возомнившего, что в одиночку сможет противиться решению местного отделения Конклава. Жил дураком, но умер красиво, заманив в галерею за первыми воротами целый отряд, после чего залил его купленной у южан нефтью, хорошо растекающейся, липкой, горящей ярко и с веселым жаром. Получилась настоящая печь с сильной тягой, оттуда никто не выскочил. Тела попавшихся в ловушку превратились в черные головешки, зачастую спекшиеся друг с дружкой.
