Говорить правду, какой бы неприятной она ни была, в миллион раз проще. Но не в этот раз.
Трудно надеяться на снисходительное отношение, заявив: «Я понятия не имею, кто сообщил вам, что здесь произошло убийство, но — да, у меня в квартире труп. И я клянусь, что даже не представляю, откуда он мог тут взяться». Тем более что кое-какие догадки на этот счет у меня все-таки были. Другое дело, что я не рискнул бы озвучить их даже под дулом пистолета.
Смерть — далеко не самая худшая вещь, которая может с вами случиться.
Не знаю, что течет в русле Москвы-реки, но это точно не вода. Вода замерзает при нуле по Цельсию. Москва-река — нет.
Было около девяти вечера, когда я вывел труп на улицу, заверив участкового в том, что хорошо себя чувствую и, наверное, уже поеду домой. Бородавчатый охранник из «Лютика» старался держаться от меня подальше, пока мы ехали на лифте вниз. И он избегал встречаться со мной глазами. Серьезно, он не глядел на меня даже тогда, когда докапывался с вопросами — уткнулся в какие-то свои бумаги, бормоча вопросы, как молитву. Не знаю, с чего он взял, что покойнику опасно смотреть в глаза. Если какому-нибудь мертвецу понадобится вас убить, ему будет все равно, смотрите вы на него или нет. Но он вцепился в меня как клещ и не отставал, пока не выяснил все, что ему было надо.
Чертовски храбрый парень, я серьезно. Хотел бы я, чтобы он играл на моей стороне.
Шел снег. Ледяное московское небо, обросшее тучами, низко нависало над улицами. Внутри у меня было холодно и скользко, ноги все норовили подогнуться, но я ни разу не потерял концентрации, пока шел пешком до набережной. Я мог бы гордиться собой, если бы у меня еще оставались на это силы.
Немного найдется идиотов, гуляющих вдоль Москвы-реки в районе промзоны зимним вечером, когда ветер все время норовит швырнуть тебе в лицо пару горстей колкого снега. Здесь под ногами скрипит битое стекло, присыпанное снежной крошкой, на пару километров вокруг нет ни одного целого фонаря, и от воды так явственно несет дерьмом и бензином, что даже утки не рискуют греться у стоков. Должна быть очень серьезная причина, чтобы погнать кого-то в такую погоду шляться в подобное место.
У меня она была.
Я убедился в том, что никто не смог бы разглядеть меня в темноте, а потом неторопливо перелез через ограду, посмотрел на воду, подернутую радужной нефтяной пленкой, и прыгнул. Черт с ними, с ботинками. Они мне все равно никогда не нравились.
Я открыл глаза, перевернулся на живот, и меня вывернуло. В мире существует не так много вещей, более унизительных, чем сблевать на ковер. Кто бы ни прислал мне этот остроумный подарок, он будет мне должен. Как минимум я заставлю его заплатить за химчистку.
Мобильник в кармане джинсов, висевших на спинке кресла, выдал вступительные аккорды «Лунной сонаты». Меня нельзя назвать фанатом классической музыки, и я лет пятнадцать, с тех пор как закончил школу, не был в консерватории. Но во всяком случае, она не бесит меня, когда я вымотан. Некоторые вещи не становятся хуже от того, что ты их не понимаешь. Я протянул руку, достал трубку и нажал громкую связь. Прежде чем подносить что-то ко рту, мне следовало хотя бы умыться.
— Кир, — Селиверстов явно обрадовался тому, что я все-таки ответил, — хорошо, что ты еще не спишь. Ты мог бы…
— Никуда не поеду! — перебил его я. — Совесть имей, я уже на ногах не стою.
— Ты мог бы приехать завтра утром? — закончил Селиверстов подозрительно мягко. — У нас появились новые… факты по делу.
Он сделал такую маленькую паузу, что в обычном состоянии я бы вообще ее не заметил. Но сейчас каждая его фраза была для меня чем-то вроде гиперссылки, ведущей на картинку-демотиватор. Он думал прямо мне в голову и делал это очень громко. Я предпочел бы не знать, что происходит в его голове, но меня в этот раз почему-то забыли спросить. Мой желудок снова подкатил к горлу, но я сумел удержаться.
— Сколько? — спросил я. Мне было жутко холодно. От этого холода не спасал даже толстый серый плед, в который я замотался до самого подбородка, пытаясь согреться. Перед глазами у меня все еще стояла черная речная вода. Знаете, иногда натянутое на голову одеяло помогает справиться с ночными страхами, но у меня был не тот случай.
— Двое, — ответил он. — Способ убийства по предварительной версии тот же, что и в той квартире, куда я тебя возил. Я хотел бы, чтобы ты подъехал на место преступления.
— Нет, — сказал я. — К тебе в отдел — еще куда ни шло, но не туда, где только что кого-то убили. Я сейчас не в том состоянии, чтобы рисковать. Не хочу повторения того, что произошло в прошлый раз, а это вполне вероятно.
— Да, я как раз хотел тебя спросить… — Олег замялся. — Там, в квартире… Что это было?
Он хотел знать, откуда взялось то, что его напугало. Ему нужен был четкий и простой ответ. Проблема в том, что мне он тоже был нужен, но я понятия не имел, где такие раздают.
— Послушай, я знаю, что подверг тебя опасности, — помолчав, отозвался я, — но я действительно не мог предположить, что такое реально случается. У тебя было нечто вроде… эпилептического припадка. Человек, который устроил там жертвоприношение, призвал тварь, присутствие которой ты почувствовал, но не смог осознать. Мне приходилось встречаться с чем-то подобным, но я не знаю никого, кто был бы способен задержать здесь такое существо после того, как ритуал завершен. Невозможно остановить грузовик голыми руками. И так вышло, что эта тварь смогла заметить и достать тебя прежде, чем я сообразил, что происходит и…
— Это ты меня достал, Кир, — перебил меня Селиверстов. — Тебя не об этом спрашивают. У меня такие припадки через раз при температуре случаются, так что срал я на них с колокольни. Объясни мне, какого хрена я видел в пустой квартире ползающих зомби? Что это за, черт побери, новая мода?
— Это как раз неопасно. — Я пожал плечами, забыв о том, что мой собеседник находится по ту сторону телефонной трубки. — Отпечатки. Следы того, что там происходило. Когда я выдернул тебя из приступа, ты просто увидел то, что с самого начала видел я.
— Я теперь на эту долбаную хрень, наверное, до пенсии во сне буду любоваться, — сказал Селиверстов.
— Не думаю, — отозвался я. — Месяц, может быть. Я орал во сне около двух недель, но взрослые хуже приспосабливаются к таким вещам.
— Ты никогда мне этого не рассказывал, — пробормотал Селиверстов.
Я ошибся или в его голосе действительно проскользнула обида? Хорошо бы. Никто не обижается на монстра, если тот забывает поделиться с тобой своими проблемами.
— Олег, мне тогда было восемь. — Я усмехнулся. — И единственный, кто успел тогда об этом узнать, — мой отец. Он меня выдрал за дурацкие фантазии и отправил на все лето в трудовой лагерь. После этого мне было проще считать, что молчание — золото. Тем более, что ты все равно не смог бы ничего для меня сделать. Забей.
