— Ничего, мимо проедут.
Он не ошибся — машины проскочили мимо, лишь осветили группу всадников мощными лучами.
— Беспечные они какие-то, — заметил Олег. — А если мы агенты из этой самой Венейи?
— Не такие уж беспечные, — Артур поглядел вслед патрулю. — Можешь быть уверен, что хозяин сообщил куда следует, едва ты ушёл после первого своего визита — меня искать. И раз они не заинтересовались…
— Мелкие спят, — шёпотом сказала Саша. Старшие мальчишки оглянулись. Действительно, Борька мерно качался в седле, держась за уздечку — и дрых, а Олька делала то же, привалившись к нему.
— Пусть, — великодушно сказал Олег и широко зевнул. — Чёрт, я бы тоже не отказался.
Дальше ехали молча. Олег ощущал, что глаза сами собой слипаются, открывать их становилось всё труднее. Топот конских копыт по песку был неслышим, огни города, казалось, вовсе не приближаются, не двигались звёзды над головой.
"Но что я тут делаю? — лениво и в то же время невероятно прозрачно и отчётливо ползли мысли. — Или всё это доставляет мне удовольствие? Странно, я не могу понять себя. Может быть, я не умею жить спокойно? Или это некое предопределение? Говорят, есть люди — адреналиновые наркоманы, они не могу жить без постоянных приключений. Может быть, я такой?"
Потом он, кажется, всё-таки уснул, потому что городские ворота оказались совсем рядом. Наверное, раньше их запирали на ночь, но сейчас створки были открыты. Хаттский дозор равнодушно провожал глазами из-под козырьков пробковых шлемов въезжающих по пустынной дороге в город верховых с торчащими за спинами ружьями. Тяжёлый пулемёт смотрел в сторону пустыни, горел костёр, над ним булькал котелок. Около раскладного стола на раскладном же стуле сидел молодой офицер, ночной ветерок ерошил рыжеватые волосы, играли искрами в них. Офицер писал в блокноте.
И вдруг Олега буквально тряхнуло — так, что он качнулся в седле.
Но этого не может быть!!!
И этой пустыни, и офицера за раскладным столиком, и пулемёта, и серо-жёлтых стен, и всего, всего, всего! Этого не может быть даже по сравнению с про-
59.
шлогодними приключениями! Сколько же их — миров, сколько же их — времён… и кто он такой, Олег, что он такое в сравнении с этой громадой, в которую он влез со своими представлениями о справедливости, о добре?! Что его справедливость, что его добро тем людям, которые сейчас спят в вонючих бараках рынка работорговцев?! Что его добро вот этому старику-сержанту с крепкой сухощавой фигурой, который, положив руку на автомат, стоит возле ворот и смотрит им в спины?! Он же просто смешон — пятнадцатилетний мальчишка с револьвером, решивший…
— Артур, — прервал он свои мысли. Кадет, тяжело качавшийся в седле рядом, поднял голову. — Я сейчас подумал… Как же нас мало…
Язык словно окаменел. Олег не мог выразить того, о чём думал так ясно и остро. Но Артур вдруг сказал — и лицо у него было строгим и понимающим:
— Ты помог нам. Тебе этого мало? Ты собираешься помочь и другим. Ты расхотел это делать?
— Нет… — медленно покачал головой Олег. Артур повёл плечами под местной рубахой:
— Тогда чего ты ещё хочешь?
— Не знаю, — отчаянно сказал Олег. — Я не знаю! Я хочу, чтобы тут не было рынка, на котором торгуют людьми! Я хочу, чтобы те, кто украл вас, были наказаны! Но я не знаю, как это сделать, я не знаю!!! — Олег ударил кулаком по луке седла, конь с храпом затанцевал, шарахнулись с бормотанием к стенам какие-то тени, а Борька вскинул голову и, громко сказав: "Я не сплю!" — уснул снова. — Я просто хочу… я не могу жить спокойно, пока…
— Знаешь, — вдруг вступила в разговор Саша, и мальчишки оглянулись, — я вот где-то читала… Делай, что должно — и будь, что будет.
— Делай, что должно — и будь, что будет… — повторил Олег и потрепал коня по шее. — Да, делай, что должно — и будь, что будет… Но откуда я знаю, правильно ли я…
— Глупый, — тихо сказала девчонка. — Ты такую глупость сказал… Мы были рабами. Недолго, но были. Это ужасно, поверь… А теперь мы свободны. Что тебе ещё?
* * *
Хозяин "Серого хорта" не спал — стоял у входа, и Олег понял, что он смотрит на них и только на них. И, бросив взгляд на своих спутников, решился.
— Подождите, — сказал он Артуру. — Я сейчас.
В два больших шага Олег поднялся по лестнице и, глядя прямо в спокойные глаза хатта, заговорил:
— Я понимаю вас. Я веду себя подозрительно. Я привожу каких-то людей. У нас оружие. Но я клянусь — я ничего не замышляю ни против вас, ни против вашего народа, ни против вашей страны. Мне нечем это доказать, у меня есть только моё слово. Так вот: я даю вам слово — я просто спасаю своих братьев.
Хатт долго смотрел в глаза мальчишки — упрямые и строгие — своими. Глазами уже немолодого мудрого человека. Потом наклонил голову внутрь:
— Я прикажу приготовить комнату побольше для вас и отдельную для девочек. А пока поешьте внизу. О конях позаботятся… — и, когда Олег поворачивался уже к своим, испытывая невероятное чувство облегчения, добавил: — Я знаю, что такое есть слово мужчины. Не всегда я держал корчму.
И Олег, снова обернувшись к нему, тихо и искренне сказал:
— Спасибо вам.
* * *
Оля есть не стала — её просто не добудились, и Саша на руках унесла её
60.
наверх, сказав мальчишкам, что позаботиться о ней сама. Борька, хотя и крепился, уснул за столом, как убитый, едва утолил первый голод. А Олег и Артур ещё долго сидели рядом со спящим мальчишкой, прихлёбывая пиво и откусывая то одно, то другое.
— А дальше? — Артур повозился с неловкой гримасой. Олег поставил кружку на стол:
— М?
— Дальше, когда вытащим этого засранца Генку?
Олег подумал, что выпил слишком много — он стал сильно потеть и невольно контролировал свой голос.
— Дальше я пойду в другой мир, куда смогу. Выручать остальных.
— Я пойду с тобой, — Артур тоже допил своё пиво.
— Зачем? — Олег откинулся к стене.
— Делай, что должно — и будь, что будет, — напомнил кадет.
— Если тебя убьют — для твоих родных это будет навсегда, — Олег вытянул ноги под стол. Бёдра болели.
— А тебя? Тебя ведь никто не подписывал на это. Ты сам выбрал. И я выбрал… — Артур покривил губы. — Ты думаешь, что я не понял, что ты хотел сказать? Там, у ворот? Всё я понял. Если кругом — дерьмо, это не повод стать дерьмом и оправдываться, что все так живут. А если дерьма очень много — не повод для того, чтобы думать, будто дерьмо — это и есть весь мир. Я не знаю никого из тех, других… которые пропали. Но не думаю, что им хорошо. И мне честь не позволит где-то отсиживаться, пока ты будешь их вытаскивать.
