Капустняк стоял за камнем, почти незаметный в черном длиннополом плаще, ниспадавшем с широких плеч. Борода сливалась с тяжелой тканью, в руке нож — огромный, как у мясника.
— Она умрет! И не вздумайте стрелять — я пошлю пулю обратно!
Только тут я смогла разглядеть, что лежало на камне. Не что — кто. Девушка, совсем еще девчонка. Руки скручены, веревки обхватили щиколотки, во рту — грязная тряпка.
Наконец я очнулась. Значит, правда! Он — здесь!
— Не стрелять! — Я протолкалась вперед, остановившись у самого порога. Чернобородый поднял голову, наши взгляды встретились…
Словно кипяток в глазницы.
Не упала. Сумела устоять.
— Назад! — Голос загустел, заполнил низкие своды ниши, отозвался сзади. — Вы решили, что поймали меня. Сейчас я уйду, а вам останется только кровь.
Лезвие блеснуло в луче фонаря, легко коснулось обнаженной руки той, что лежала на камне. Это действительно было надгробие — со сбитыми ангелочками по краям. Тело девушки лежало прямо на потускневших золотых буквах. Кровь — тонкая струйка; затем — тонкий ручеек..
— Гражданин Панченко! — Голос не слушался. Я закусила губу, помедлила. — Гражданин Панченко! Оставьте девушку! Я, старший следователь прокуратуры Гизело…
Его взгляд вновь ударил по глазам. Я зажмурилась, сцепила зубы.
— Я вам приказываю!..
Смех — негромкий, торжествующий.
— Панченко был человеком и умер, а мне никто не может приказывать. Сегодня погибли десятки людишек — вы сами принесли мне эту жертву. Мы еще встретимся, старший следователь Гизело! Встретимся — но уже не здесь. Мое царство скоро будет всюду!
Растопыренная пятерня дотронулась до окровавленного камня, затем скользнула по лицу. Внезапно показалось: кровавый ручей задымился. Запахло горелой плотью. Он отступил на шаг, страшный нож медленно опустился вниз.
— Стреляйте! — крикнула я. — В руку! В плечо! Автоматы молчали, и я не сразу сообразила, что закрываю собой мерзавца. Я оглянулась, быстро шагнула в сторону.
— Стреляйте!
Выстрелы слились в один.
Чернобородый стоял недвижно. По черному плащу медленно стекала кровь. Девушка на камне шевельнулась, застонала.
Я вздохнула, перекрестилась. Троеручица, не попусти!
— Дайте автомат!
Стальной приклад почему-то показался горячим. Предохранитель снят. Вперед!
Я перешагнула порог — и замерла. Черный плащ медленно оседал на землю — словно снеговик, попавший в горячую печь. Темная фигура дрогнула, качнулась.
— Не стреляйте, суки! Не стреляйте!
Это был не его голос. Не его — и не той, что лежала, распятая на древнем надгробии.
— Я ранена, слышите вы! Я вас всех посажу, ублюдков!
Я бросилась вперед, сдернула темную ткань. На каменном полу скрючилось голое тело. Короткие волосы запеклись в крови, руки прижаты к животу. Женщина…
— Суки! Вы меня ранили! Ранили! Ее я узнала сразу — на фотографиях гражданка Калиновская тоже не злоупотребляла одеждой.
— Он меня заставил! Заставил! А вас всех судить будут, гадов!
— Какого черта?!
Я обернулась: голос Бажанова. Заместитель мэра недоуменно осмотрелся, пожал плечами.
— Так все — из-за этой сучонки? Это была она?
Она? Мадам Очковая, научившаяся страшному перевоплощению? Или все же он, пробивший кровавую тропу из ада?
Не дождавшись ответа, Бажанов махнул рукой, «сагайдачникам», покачал головой:
— Ну и фигня, хоть попа зови! А ты молодец, Гизело, раскрутила гадов!
— Нет, не я.
Я отвернулась — смотреть на кровь не было больше сил.
— Это дело раскрыл Володя Изюмский. Володя…
От прокуратуры я решила пройтись пешком. Тучи ушли, холодный свет луны заливал уснувший город: Тонкий хрупкий лед хрустел под ногами.
В голове было пусто. Не хотелось ни о чем думать.
Домой!
Снять пальто, упасть на кровать…
Нет, сначала под душ!
Мыться, сдирать кожу пемзой, пока не сотрется вся кровь.
Кровь и грязь.
Бог являлся в крови и грязи — и так же ушел. Ушел — чтобы вернуться.
Бог Крови — и мы служители его.
Я пыталась мысленно составить доклад Девятому, но слова разбегались, не давались в руки. Завтра! Встану пораньше, и снова — под душ… Смогу ли я отмыться от этого?
А пока — домой. Не забыть прослушать автоответчик — вдруг Маг все же позвонил? Хорошо, что Игорь ничего этого не видел. Смогу ли я улыбаться, если он забежит в гости? Иногда так не хочется улыбаться!
Лед хрустит под подошвами.
Домой!
***Черную машину у подъезда я заметила издалека и почему-то сразу поняла — к кому. Я обернулась — сзади неспешно шли двое, глядя вверх, на равнодушную луну. Опять не услышала! Впрочем, это уже не важно.
— Гражданка Гизело?
Знакомая рожа стрикулиста радостно щерится. В руке — бумажка. Мятая.
— Извольте прочитать! Вы же у нас, так сказать, законник!
Ордер по всем правилам. Сам Никанор Семенович расписаться изволил! Интересно когда? Вчера? Да, еще вчера. Значит, не спешили. Ждали, чем все кончится.
Я вздохнула, закрыла глаза. Ну почему сегодня? Сегодня, когда не осталось сил ни на что!
— Могу я узнать… причину? Стрикулист довольно морщится, цокает языком.
— Конечно, можете, гражданка… Стрела? Я не ошибаюсь?
Надо мною беззвучно скалится мертвый рунный лик.
Вот и все, Эрка.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
БОГ БЕЗ МАШИНЫ,
Или Ах, у психов жизнь — так бы жил любой!
Пятница, двадцатое февраля
И акула-каракула левым глазом* Мене, теки, фарес и прочая чертовщина* Что ж вы, дети, не пляшете, хороводы не водите? * Лель делает нам завидное предложение
История имеет свойство повторяться, — глубокомысленно изрек Ерпалыч, посасывая спелую валидолину. — Нас снова вербуют. Причем в ту самую контору, где я уже в свое время имел честь процветать.
В голосе старика звучит странная смесь удовлетворения и обреченности. Как у человека, заявляющего среди рушащихся вокруг домов: «Ведь я же говорил, что будет землетрясение!» Или ядерная война. Или Армагеддон пополам с Рагнаради. Хрен редьки не слаще.
Да уж, история имеет такое пакостное свойство. Опять я валялся в беспамятстве, опять очнулся в собственной квартире в обществе милейшей Идочки, разве что старый Сват-Кобелище сейчас сменил ицостась да вместо интеллигентной Эры Гигантовны ко мне — вернее, к нам — заявился не менее интеллигентный магистр; опять видения колесили по просторам наших необъятных мозгов… и опять очень хочется жрать!
Я с опаской покосился на дверь, ожидая: вот сейчас вновь раздастся грохот сапог по лестнице, И в квартиру вломится знакомый полковник со всей своей любимой группой захвата. Однако в подъезде тихо. Пока, во всяком случае.
