Но злость не может дремать вечно. Рано или поздно она вырывается наружу, и порой — совершенно неожиданно. Когда Черный Всадник развернул верблюда к площади, сердце Малявки бешено забилось от страха.
А в следующее мгновение страх превратился в злобу.
В воздухе просвистел камень с острыми краями.
Чавканье. Потом — шипение.
Джем застонал. Медленно, не сразу возвращалось к нему сознание, оно словно бы пробиралось наверх, преодолевая один за другим слои какого-то теплого вязкого вещества. Да-да, теплого... Джем ощущал теплоту чего-то похожего на целительный бальзам. На какое-то мгновение у него возникло такое чувство, будто он плывет по странному заботливому морю. Но нет. В следующий миг Джем явственно почувствовал, что лежит на шероховатом камне, а потом его сковала боль, перед которой теплота была бессильна. Медленно, с трудом он сосредоточил взгляд на пучке высохших сероватых водорослей, прицепившихся к белой как мел скале. Поднял голову — увидел ослепительно голубое небо. В вышине парили птицы, еле слышны были их крики. Гораздо ближе, снизу, слышались другие звуки — то чавканье, то шипение.
Джем лежал на уступе, расположенном на одинаковом расстоянии от поверхности моря и от вершины скалы.
Выше него уходила вверх отвесная каменная стена.
Внизу плескалось море.
* * *
— Амеда! Неси ягоды ярга, живо!
Черный Всадник поморщился.
— Ягоды ярга, Амеда, ты что, оглохла? Амеда, кому говорят?
Слушая визгливый голос хозяйки караван-сарая, Всадник снова страдальчески поморщился. Он лежал на скамье в кухне. Его головная повязка лежала рядом с ним, и теперь было видно, что голова у него бритая. Мочки ушей Всадника оттягивали большие золотые серьги в виде колец — такие серьги носили люди его племени.
Мать-Мадана вернулась к нему взглядом. Она поддерживала голову Всадника, и между ее пальцев струилась кровь.
— Ах-ах, бедный господин! Какая беда, вот беда! Мои ягоды ярга тебе помогут, обязательно помогут! Я их приготовила в прошлый сезон Терона, самые лучшие отбирала. Ой, они же на вес золота, мои ягоды ярга, много-много зирхамов стоят. Сорок, пятьдесят зирхамов за баночку! Но уж для вас...
Хлопнула дверь, торопливо прошлепали по каменному полу босые ступни. Амеда протянула старухе запыленный горшочек. В вязкой жидкости плавали длинные зеленоватые стебли.
Хозяйка вспылила:
— Глупая девчонка! Я разве тебя просила принести стебли гамали? Принеси ягоды ярга, Амеда, да поскорее, чтоб тебя!
Амеда покраснела и умчалась. Она плохо соображала и не могла понять, как же это случилось. Но всего несколько мгновений назад со стороны площади послышался громкий вскрик, ржание верблюда... и Черный Всадник, истекая кровью, упал на пыльную землю. Мать-Мадана тут же взяла все в свои руки и, позвав Амеду, велела девочке помочь ей в уходе за раненым.
Кто бы ни бросил в него камень — этого мерзавца и след простыл.
— Это какой-то негодяй метис, можно не сомневаться. Что тут скажешь, господин, ведь это где хочешь может случиться. Что тут поделаешь?
Старуха, лицо которой было полуприкрыто чадрой, хитро усмехнулась. Мать-Мадана уже позвонила в колокольчик, сзывая постояльцев к обеду, и они собрались в трапезной. Но сейчас хозяйке караван-сарая не было дела до обычных постояльцев — одиноких торговцев верблюдами и обшарпанных батраков, пары-тройки разносчиков да солдат-наемников, что держали путь в Куатани и остановились передохнуть в караван-сарае. Булькало варево в котлах, кухню наполняли ароматные пары, стояли наготове блюда с нарезанным обдирным хлебом, тарелочки со специями, пряностями и оливками. Но мать-Мадана не спускала глаз со Всадника.
— Скоро прискачут Красные, — скривив губы, пробормотал Всадник. — Они сметут с лица земли эту треклятую деревню!
Красные, а также Желтые Всадники были отрядами, патрулировавшими владения султана. Они разъезжали по землям Унанга и вершили правосудие — если, конечно, можно было назвать их деяния правосудием. Некоторые при одном только упоминании о Желтых и Красных Всадниках дрожали. А мать-Мадана только рассмеялась.
— Ой, господин, да пусть себе сметают с лица земли все, что захотят, так ведь и им надо где-то подкрепиться, верно я говорю? О, уж я-то на своем веку и вас, Черных, повидала немало, и Красных, и Желтых, а вот только гляжу я на вас и так думаю: «Ну что же они все так торопятся? Разве не знают, что здесь — самый наилучший караван-сарай по дороге на Куатани?» Ой, знаю, знаю я, что вы скажете — думаете, немало монет стоит тут остановиться и подзакусить? А я вам скажу — сущая мелочь. В Куатани зирхамы и корзоны сыплются из ваших карманов, как песок сквозь прореху в кармане. Вот я и говорю: что вам делать в этом противном городе? Поезжайте, коли надо, передайте там вашу весточку, а потом возвращайтесь сюда, к матушке-Мадане, а? А тут все для вас, все к вашим услугам. В Куатани вы отваливаете корзон за корзоном, а за что, спрашивается? За тарелку бурды? За постель, в которой кишмя кишат клопы? А уж слуги... И не говорите мне про тамошних слуг!
Мать-Мадана и мысли не могла допустить о том, чтобы Всадник, такой важный господин, поселился в каких-то там казармах. Она разошлась не на шутку и чувствовала себя в своей стихии. Только один раз в жизни она побывала в городе, но то, как там обслуживали постояльцев, привело ее в ужас, просто в ужас. Она была готова говорить и говорить об этом без умолку. Но тут вернулась запыхавшаяся Амеда. Старуха выхватила у нее горшочек с ягодами ярга. Приглушенно ругаясь, мать-Мадана махнула рукой и прогнала девочку. Затем она расстелила на столе тряпицу, выложила на нее ягоды, пропитанные соком, и принялась растирать их в кашицу.
Приготовив снадобье, старуха нетерпеливо отвела в сторону руку Всадника. Щеку мужчины, ближе к глазу, рассекала жестокая рана. Мать-Мадана наложила на нее мазь, и Всадник скривился от боли.
— Ты что делаешь... старая карга! Сжечь меня хочешь?
Мать-Мадана и глазом не моргнула.
— Ну вот! Теперь уже полегче, правда?
Всадник сверкнул глазами и потянулся за своей головной повязкой.
— Где мой верблюд?
Старуха рассмеялась.
— Господин, ну зачем же так торопиться? Разве ты не проголодался после всех передряг? — Она с улыбкой наблюдала за тем, как ее нежданный гость раздувает ноздри, учуяв знакомый аромат дикого риса, приготовленного с козьим сыром и тмином. Черные глаза жадно смотрели на тарелки с оливками, специями, нарезанный толстыми ломтями хлеб.
А мать-Мадана ощутила другое страстное желание. В древних преданиях она порой слышала про тот или иной знаменитый постоялый двор и про разные караван-сараи. Какой-то караван-сарай стоял на том месте, где погиб принц-воин Ушани, а про другой говорили, будто бы это даже и не караван-сарай, а просто-таки дворец, слава о котором разнеслась по трем царствам, и якобы на этом караван-сарае — благословение самого султана... Старуха знала, что предания вырастают из крошечных зерен истины, как вырастает из единственного семени куст фасоли. Разве она не спасла человека, посланного самим султаном? А пройдет время — глядишь, и все начнут болтать, будто это был сам султан!
