Старики всегда были вдвоём, как графини Вишни из мультфильма про Чипол-лино. Вот и теперь они сидели на завалинке и щурились на солнышко. Узнав про приношения, седые вишенки обрадовались и залопотали. Трясущимися руками они похватали все подарки и потащили их в дырявые сени.
— Эй, деды! — позвал в завоньканную темноту Косицын. Никто не откликался. И он прошёл немного дальше. За драной занавеской скрывался вход в жильё. Кру-гом валялся мусор. Множество разрозненных пар обуви, грязные тряпки на сте-нах, обломки черенков от граблей и лопат. Множество дырявых вёдер и груды та-кой же бесполезной чепухи. Старики Варюхи были настоящими барахольщиками. Тут же валялись в коробке коклюшки, вырытые ими из захоронка, где запрятал мусор Семёнов.
— Деды, вы где?
Из захламлённой горницы доносились звуки ссоры. Старики делили сахар.
— Вы к Лешему давно не заходили? — поинтересовался Лёнька.
— Чего к ему ходить? — сварливо отозвался один белоголовый одуван. — Он у нас кур ворует.
— Ну, так уж и ворует! — усомнился Лёнька. — Я видел сам, они к нему в огород налезли и запутались в малине. Он из дому и выходить боится почему-то.
Старики его не слушали, они не знали, как поступить со сгущёнкой. И стали ковырять банку большими ножницами. Ничего путного добиться от них не уда-лось. Потоптавшись ещё немного среди вони, пыли и хлама, разведка потопала на улицу.
— Он картушей боится. — сказал за его спиной один белоголовый одуван. _ Они у нас кур воруют. Скоро всё утащат.
И более ничего не произнесли, поскольку занялись сгущёнкой.
* * *
Пока Наташи с ним рядом нет, следовало проверить одну идею. Для большей точности Лён отправился на то место, откуда они оба перенеслись позапрошлой ночью на Селембрис. Чтобы не попасться ей на глаза, он пошёл в обход через ого-роды. Впрочем, огороды — громко сказано. Когда-то тут и в самом деле были ого-роды, теперь — заросшее кустарником и сорною травою заболоченное место. Не-много дальше начнётся Бермудский треугольник.
Продираясь сквозь кусты, он обнаружил доказательство того, что старики не врали. Заросли скрывали разбросанные перья, в которых Лён без колебаний при-знал вчерашнюю пеструшку, освобождённую из колючего плена. Кто тут браконь-ерит?
По застеклённым окнам сразу узнавалась веранда семёновского дома. А он крайний. Если взять немного влево, то можно сразу выйти на дорогу. Лён так и сделал. Спустя немного времени, весь изодравшись среди одичалой малины, он выбрался к заросшему густым люпином рву. Тот давно не чищен и поэтому не выполнял своего предназначения — защиты от пожаров. По торчащему на его краю игрушечной избушке, Лён понял, что вышел правильно. Рядом с этим оберегом должны валяться останки куриного шейха, растерзанного картушами.
Лён невольно глянул внутрь избушки. За грязненьким стеклом лежала на боку давно погасшая лампадка. А в день приезда она горела и хорошо была видна во тьме. Но у Лёна не было с собой ни спичек и ни зажигалки. Да, может, не так её положено зажигать.
Он выбрался на дорогу и пошёл, прислушиваясь и оглядываясь. Всё здесь бы-ло совсем не так, как ночью — ничего ужасного. Но, если картуши не миф, то день для них не страшен.
Вот, приблизительно отсюда они и перенеслись с Наташей. Сейчас около двух часов. До вечера он всяко обернётся. Лён сосредоточился. Привычное сияние возникло сразу. На мгновение исчезли звуки. И тут же оказался в темноте. Значит, на Селембрис ночь. Высоко над головой в лунном свете, как тогда, смыкались бе-резовые кроны. И на краях узорчатой листвы красиво серебрился лунный свет.
— Свет Дивояра! — и под пологом леса послушно вспыхнула иголка. Так, кар-тушей нигде не видно. И это скорее хорошо, чем плохо.
Деревня утопала в темноте. Если бы не яркий свет луны, здесь царил бы не-проглядный мрак. Лён растерялся. Он как-то не подумал, что будет делать в селе-мбрийских Блошках ночью. Можно, конечно, выскочить отсюда. Но это он всегда успеет сделать.
В окнах семёновского дома едва теплился свет. Как и тогда, в деревне явно не имелось электричества. Лён потушил иголку и пошевелил калитку в свой дом. Вернее, в дом Семёнова. Он удивился: оказывается, здесь незаперто, только наки-нута верёвочная петля на столбик. И так прошёл внутрь палисада.
— Кто там? — раздался голос за окошком.
— Я заблудился. — соврал разведчик. — Мы тут приезжие, я местности не знаю.
— Входи, не заперто. — беззаботно отозвался женский голос.
Ночью и не заперто?!
Лён толкнул дощатую дверь в сени и вошёл. Внутри было темно, как у каша-лота в брюхе. Но тут же скрипнула легонько дверь и в проёме показалась рука со свечкой.
— Где ж тебя, сердешного, носило?
Удивительно, но голос был не старым.
— Мам, кто там? — раздался детский голос.
— Какой-то городской по лесу заблудился. — ответила молодая женщина, впу-ская Лёна.
Она посветила свечой ему в лицо.
— Откуда будешь?
— Из Нижнего. — быстро ляпнул он.
— Из Нижнего Тагилу? — удивилась женщина. — Эк занесло тебя! Ну заходи уж, коль явился.
Лён быстро огляделся. Впрочем, трудно что сказать так сразу. Планировка у пятистенков однотипная. Из второй комнаты вылезла девчонка в застиранном платьишке. Любопытно пяля на гостя огромные глазищи, она не забывала засу-нуть в рот кулак.
На бревенчатых стенах висели в рамках фотографии. Тусклые, слегка под-ретушированные снимки хранили образы танкистской четвёрки в шлемах, кар-тинно расположившейся на фоне КВ. Был молодой мужчина в гимнастёрке. Была широколицая пара молодожёнов с донельзя серьёзным выражением. Был с выта-ращенными светлыми глазами и тщательно зачёсанным вихром мальчишка, судя по всему, ровесник Лёну. Было и множество других. Развешаны на стенах руш-ники.
Гость торопливо глянул в угол. Там теплилась лампадка перед неясным, стёр-тым ликом на ветхонькой бумажной иконке с загнутым краем.
Не зная, как себя держать с незнакомыми жильцами, он засмущался.
— Давай, попей-ка молока. — сказала женщина, спускаясь в подпол. Такой точ-но был и в доме у дяди Саши, только делать в нём было нечего — ничего в нём не хранилось.
— Тебя как зовут? — шёпотом спросила девочка.
— Меня — Леонид. А как тебя?
— А я Пелагея.
— А мамку как? — удивился он.
— И мамку Пелагея.
Старшая из Пелагей выбралась из подпола с крынкой молока. Потом отрезала большой ломоть ржаного хлеба.
— Вам, чай, городским-то, непривычно. — засомневалась она. — Вы, чай, к пше-ничному привыкли.
— Мы ко всему привыкли. — успокоил её Лён.
