Подумав минутку, Очкарик согласился. Время до крайнего срока выплаты, по решению суда, ещё было; а деньги, если очень захотеть, как-то найдутся.
Уж продать-то это всё можно в любой момент (тьфу-тьфу, знакомства позволяли).
* * *
В нынешнюю армию Очкарик попал, как ни смешно, по собственному желанию: из военкомата однажды банально позвонили на домашний номер и вежливо, не навязываясь, предложили подойти поговорить. Если вдруг контракт ему теоретически был интересен.
Понятно, что с такими соседями стране армия по призыву была больше не актуальна, по чисто техническим причинам. Сам Очкарик тогда аккурат сидел без работы, а домашние ссоры со второй половиной на этой почве уже цвели вовсю.
Когда в том телефонном разговоре ему сообщили возможный уровень дохода, сомнения практически исчезли.
В общем, после беседы уже в самом военкомате, он вообще не раздумывал: сразу попёр на переподготовку на старой базе, что за озером. Семьдесят километров от первой столицы, почти дома.
Там же, в результате смешного и дурацкого случай, он в самый первый день на долгие две недели обзавёлся идеально круглой гематомой вокруг правого глаза. И нынешним прозвищем «Очкарик».
Потом были полгода относительно спокойной рутины уже рядом с базой, между двумя аэродромами.
А потом соседи, они же соратники, предложили кому-то в верхах этот заказ. Наполовину частный, но исполняющийся с привлечением государственного ресурса.
Группер честно сообщил условия наедине и конкретно Очкарику пообещал кое-что из того, чего не должны были знать другие: знание любого языка персидской группы на выходе было актуально даже не соседям, а конкретно ему, родному кэпу.
Ну он и согласился. Один хрен, такая жизнь, что хуже точно не будет. Да и в горах тех он уже бывал, ещё по старому Договору о совместной охране Границ, так что…
На этом выходе Очкарик изображал водителя, оттого и пострадал: задача была решена и группа старательно выбиралась домой, на север.
Засада на серпантине явно состояла из местных, и ставилась на дурака. Потому её просто не ожидали.
В общем, пока именно он выбирался с водительского места, его нога оказалась задетой очень здорово и по-взрослому.
— Идти можешь? — абсолютно безэмоционально спросил кэп.
Тогда Очкарик и понял, что вот, в принципе, всё.
— Нет, идти не смогу. Прикрою. Уходите. — Коротко и зло ответил он, выбирая место, где бы бросить кости.
Тут-то и нарисовался Чапа со своим рацпредложением:
— Не тут! Кэп, давай его чуток на буксир возьмём? Вот там, буквально через пару километров, река зэд-образный поворот делает.
— И что? — всё так же без эмоций уточнил кэп, уже у соседа.
— Да знаю я эти места, — отмахнулся Чапа. — Вернее, очень неплохо помню. Там на козырьке над дорогой его оставим — и где тем трёмстам спартанцам…
Как специально, до своей границы оставался один смешной бросок в десяток километров с небольшим.
По правде сказать, Очкарик подозревал, что с Чапой не всё было в порядке. В том смысле, что больно уж тот походил на местного уроженца. Но задавать лобовые вопросы «соседу» ему было не по чину; к тому же, язык местных сам Очкарик знал не настолько хорошо, чтоб делать выводы самостоятельно.
Ну, как не знал язык хорошо… Фарси, он и есть фарси: хоть тегеранский, хоть форсии кобули (он же дари), хоть форсии тоджики. Просто именно тут в ходу было какое-то местное наречие, кажется, вообще из другой группы. Как бы не шугнано-рушанской, не понятной лично ему от слова «вообще». Вот если бы он доучился в своё время в универе, может, и понял бы здесь что-то в итоге. А так…
Очкарик не обижался. Судьба есть судьба. Видимо, что-то он в жизни делал неправильно, если всё заканчивается вот таким образом.
Упомянутый козырёк над горной дорогой представлял собой каменистую площадку, с которой серпантин горной тропы простреливался влёт.
— А ведь ты отсюда родом, — уже уверенно пробормотал Очкарик Чапе, устраиваясь поудобнее.
Но не был никем услышан, да и не стремился к этому.
Чтоб сковырнуть его с этой позиции, преследователям нужен был миномёт (причём, если говорить именно об этой обстановке, то ещё и с закрытой позиции). По ряду причин, миномёта в обозримом будущем именно Очкарику можно было не опасаться.
— Чтоб такие ухоронки по тропе знать, по ней побегать ногами было надо, — продолжил бормотать сам себе остающийся в заслоне среднего роста мужик, лет тридцати с небольшим, с простреленной и перевязанной ногой.
— Ты с нами всё равно не дойдёшь, — словно извиняясь, пояснил напоследок Кэп. — Тащить тебя тоже не сможем.
— Да понятно, что груз важнее. — У Очкарика и в мыслях не было что-то кому-то доказывать.
В этот момент он почувствовал, что накатила какая-то общая расслабленность и пустота.
— Валите уже, — раздражённо бросил через плечо он. — Дайте одному побыть напоследок? Горы красивые, — добавил Очкарик неожиданно для всех.
Совсем вскоре группа молча прошла мимо него и исчезла за поворотом, по очереди салютуя поднятыми вверх ладонями.
Попутно, братва сбросилась по два-три магазина, оставив в итоге рядом с остающимся вполне приличную их кучку. Так как самим оно уже было неактуально.
— Часа два с половиной он точно продержится, — уверенно сказал Чапа кэпу, не обращая на лежащего под ногами ни малейшего внимания. — Он им из-за поворота и высунуться не даст. Нога у него кровит, но не так чтоб сильно: пацан здоровый, часа два продержится.
— Какие у них варианты кроме миномёта? — уточнил кэп, оглядываясь по сторонам. — Тут же и проходы наверх могут быть, нет? — он отбросил политесы и откровенно давал понять, что о местном происхождении Чапы тоже догадывается.
— Только видимость, — отрицательно покачал головой офицер соседней страны и армии. — Лезть напролом — только с альпинистской снарягой. Иначе — без вариантов.
— Ну, альпинистов, как и миномёта, сейчас можно не опасаться, — подытожил краткий прогноз кэп, вздыхая.
— А я тебе о чём… Им только кругаля давать, чтоб вверх вылезти, — Чапа повёл рукой вбок, в направлении мелкого ручья, струящегося по дну ущелья и незаслуженно называемого в этих краях рекой. — А пока они обойдут, да по ущелью, да на ту сторону пока переберутся… — он весело фыркнул.
— Это понятно, — нехотя отозвался кэп, словно испытывая чувство вины перед своим бойцом.
— За два часа мы уже на нашей стороне будем, — как ни в чём не бывало, завершил мысль Чапа. — И даже быстрее. Он ещё, может быть, даже жив к тому времени ещё будет, — сосед буднично кивнул на Очкарика.
— Несколько цинично, — спокойно и отстранённо вздохнул сам Очкарик, устраиваясь поудобнее и не глядя назад. — Да ладно, не стесняйтесь, разговаривайте громче. Я же понимаю: я русский, меня не жалко. Я бы и сам на вашем месте… — здесь он благоразумно прикусил язык.
Двое, отойдя метров на десять, продолжали за его спиной о чём-то тихо спорить вполголоса.
— Если бы… — в какой-то момент раздался чуть более эмоциональный, чем обычно, аргумент кэпа.
— Никто сюда не полетит. Об этом не может быть и речи. — Спокойно и жёстко отрезал Чапа. — Это же обсуждалось? Чего ты сейчас задним числом переигрываешь? Тебе приказ — не указ? Есть инструкция, как раз на этот случай.
— Ладно… Продержись хотя бы час. Мы оторвёмся, — обратился кэп, подходя сзади уже к своему бойцу. — Задержишь их — семье твоей, что полагается, занесём, — серьёзно продолжил он. — Из неучтёнки.
Потерь на этом выходе не планировалось вообще, оттого групперу было чуть не по себе. Имела место просто досадная случайность
Хотя, в чём-то и раненый был прав: он действительно был единственным русским в группе, а не кем-то из своих. Это очень здорово играло на интересы командиров по ту сторону границы: после обнаружения местными именно его тела, вопросы встанут совсем не те…
— Кэп, иди уже, — Очкарик не стал говорить, что с той стороны гор его никто, по большому счёту, не ждал.
