- Сама брешешь! От зверей ты их родила, кровопийц!
- Не знают жалости! На прошлой ярмарке покалечили таких парней! Я Любоцвету за богатыря отдавать хотела, а он теперь даже с сохой едва управляется.
- Значит такой богатырь! Сыновья мои первыми никогда не нападают!
Гневные выкрики перешли бы в избиение, если бы бабы, к своему ужасу, не поняли, что внезапно научились летать, правда, недалеко, до ближайшей лужи.
Рядом с матерью стояли, будто три несокрушимых дуба, сыновья. Один поднял тушу кабана, второй подцепил дугу коромысла, третий обнял мать за плечи. Не зря их боялись в деревне. Баб они не били, из уважения к поконам, но швыряли в грязь, как поросят. Даже толстую Агафью младший Лис поднял, как поднял бы дитё.
- Пойдём, мать. – Гром голоса Бэра заставил дрогнуть даже пугало в поле. – Нечего тебе лаяться с этими неразумными.
Старший сын был страшен, но в глазах затаённая печаль. Мать знала, что бабы сказали правду. Сохнут все девки. Кроме той, что безжалостной зазнобой впилась в сердце Бэра.
Из соседней веси, спасаясь от хазар, лесными тропами прибежала племянница деревенского кузнеца Наталья, с обрубленной косой – Безкосая. Один кочевник хотел снасильничать над ней, отрубил косу, но ничего больше не успел – отец девушки, уже смертельно раненый, зарезал его. И теперь тёмно-каштановые волосы лишь слегка прикрывали плечи. Из родных у неё остался только дядя, живущий в этой веси, так что идти ей больше было некуда. Наталья старше Бэра на одну весну.
Старший брат, неся на крутых плечах тушу кабана, тоже думал о той нелёгкой доле, что выпала ему. Он идёт против воли богов, страдая по той, что старше. А она могла бы принести счастье.
Заря – молодая жена оглохшего скорняка объяснила ему, что значит женщина, чего она хочет. Она часами изнывала в его объятиях, но с ней всё было просто, а Наталья… Наталья убивала в нём зверя. Он тонул в бездонных колодцах карих глаз. Испытывал робость перед хрупкой девушкой, что может переломиться сухой тростинкой от одного его прикосновения, хотел просто быть с нею.
- Мне не нужно её тело, я хочу просто быть рядом, – стучало в голове – но она старше, по законам я не могу взять её в жёны и я пугаю её.
Перед глазами стоял образ: тёмно-каштановые волосы, тонкие брови, изогнутые как хазарский лук, карие глаза, красивый тонкий нос, уста цвета спелой земляники, нежное, чуть смуглое лицо, мягкие черты – всё дышало чистотой и хрупкостью.
- Почему она заставляет меня страдать? Как я её увидел? Боги, за что это мне?
Всплыло недавнее воспоминание:
- Не убежишь! – слащаволицый сын старосты схватил за руку, оцарапав нежную кожу.
- Пусти!
- Глупая, ты без косы, а значит без девичьей чести. Любой может овладеть тобой, не опасаясь гнева богов, а я дам тебе защиту, и ты будешь только моей. Не сопротивляйся!
Бесстыдная рука пламенно схватила молодую грудь. Наталья с криком рванулась и бросилась в лес. Жестокая улыбка заиграла на губах Сокольника, а похотливый взгляд следил за тонкой фигуркой удаляющейся девушки:
- Не убежишь!
Коршун полетел за голубкой, а медведь понесся в стороне, не выпуская из виду насильника.
- Стой! Догоню – хуже будет! – вопил Сокольник.
Как ни неслась Наталья, он настигал. Мелькали деревья, кусты, корни цепляли за ноги. Отрезая путь к спасению перед девушкой взметнулась стена дубов, оплетённых шиповником, загибающаяся подковой. Птица не пролетит, мышь не проберется, настолько тесно переплелись ветви. Ловушка!
Нежное создание рухнуло на землю, водопады слёз потекли по щекам. Она ждала бесчестья, со страхом наблюдая за насильником. Тот медленно подходил, изуверски изогнутые губы, лишали даже надежды на пощаду.
- Молодец! Хорошее место нашла. Здесь нам никто не помешает.
Он бросился на неё, разорвал сарафан, впился зубами в упругую грудь.
- Не надо. – Простонала она.
Сокольник свирепо ударил по лицу, разбив девушке скулу в кровь.
- Заткнись! – Он развернул её, задрал подол, обнажив аккуратные половинки. Жадные пальцы принялись похотливо мять их.
Наталья разрыдалась.
Вдруг, заглушая лесные звуки, по ушам ударил крик, пальцы оторвались, на спину плеснуло тёплым, липким. Она обернулась и узрела Сокольника с окровавленной шеей, дергающегося в конвульсиях а на его глотке сомкнулись зубы получеловека–полумедведя. Зверь поднял красную от крови морду, зарычал. Тягучая красная капля упала с его губ на траву. Холодный блеск глаз цвета тёмного булата пронзил все её существо. Наталья вскрикнула, потеряла сознание…
Бэр пришёл в себя, показалось нехорошо вспоминать обнаженную грудь безукоризненной формы – удивительно. Когда девки лезли в озеро к братьям, он с удовольствием пялился на молодые тела, проступающие сквозь мокрые рубахи, даже голая Заря не вызывала смущения, а Безкосая…
Послышался стук множества копыт. Просвистевшая стрела впилась в тушу кабана, болтавшегося на плече Бэра. Всю весь облетел истошный девичий визг:
- ХАЗАРЫ!
Прямо на братьев хрипя, нёсся огромный зверь с таким же чудовищем на спине: страшно оскаленное лицо, копьё, вопли. Конские копыта вырывали комья земли, бросая их навстречу солнцу. Бэр уже встречался с этими кочевниками и знал, чего они стоят. Не раздумывая, швырнул тяжёлую тушу.
Конь пронёсся дальше, всадник всё ещё вопил, но уже на земле, придавленный тяжелым кабаном, а к его шее неслась секира человека-медведя. Хруст, треск разрываемой плоти, фонтаном забило красное, и, обагрённый чужой кровью, словно упырь, Бэр кинулся навстречу дикому воинству. Коромысло полетело в пыль – Волк выхватил дубину и бросился на помощь брату. Осторожно спрятав мать в придорожные заросли, Лис достал лук, набросил тетиву и, вспомнив стрельбу старшего брата, принялся метать стрелы. Хазары не кольца – можно попасть и с двух сотен шагов, а тут, куда ни брось взгляд – всюду кочевники, мечущиеся словно языки пламени. Чёрное оперение несло стрелы туда, где их не ждали: в шеи, глаза, уши, можно было просто стрелять в мечущиеся силуэты, славянский лук пробивает даже булатный доспех, но младший брат кичился метким глазом, и сильной рукой – стрелы прошивали головы насквозь. Два десятка тел лежали, нанизанные на тонкие древка. Лис поднял ближайшее хазарское копьё и ринулся к братьям.
Втроём они подрезали жилы коням и безжалостно рубили свалившихся с сёдел хазар. Их окружили, старались достать копьями, впрочем, без особого успеха, теряя и теряя людей. Полсотни оставшихся кочевников бросились по селению. Рубили всех мужчин. Врывались в дома, оттуда доносился грохот бьющейся посуды, девичий визг, предсмертные хрипы.
Толпа около братьев начала редеть. Мощный запах крови и внутренностей кружил голову не хуже медовухи. Пыль под ногами превратилась в красную грязь и сапоги скользили, как по льду. Дома с ужасом смотрели на бойню, в которой скот и мясники поменялись местами.
В глазах Бэра потемнело – хазар срывал платье с Натальи, а на её лице расплывался кровоподтёк. Страшный рёв заставил скворцов взмыть в небо и умчаться подальше в поле. Кочевник почувствовал, как волосы на затылке начинают отрываться вместе с кожей, а на горле, рассекая беззащитную плоть, сомкнулись страшные зубы. Фонтан крови обдал лежащую девушку. Ещё живой человек, скрюченный предсмертной судорогой полетел в гору трупов.
Наталья потеряла сознание от ужаса. Она поняла, кто спас её от Сокольника, поняла что, такой кроткий и застенчивый рядом с нею, Бэр на самом деле кровожадный зверь, способный в любой миг забрать её жизнь, а не человек. Он стоял красный с ног до головы: русые волосы, волчовка, волосы на груди и руках – всё слиплось от крови. Глаза цвета тёмного булата вновь обожгли её холодом смерти.
На весь напала сотня конных хазар. Живым не ушёл ни один. Десяток побили мужики, ещё две дюжины прошили стрелами. Один упал с обезумевшей лошади и сломал шею. Остальных убили братья. Место, на котором они сражались, окружил вал из изуродованных тел. Красная жижа не успевала впитываться, и под ногами чавкало и разбрызгивало густые капли. Словно в отражение творившегося на земле, небо разыгралось кровавым закатом с алыми рукавами облаков. Среди тел братья нашли тяжело раненого отца, копьё пробило грудь слишком близко от сердца.
