— О, лисёнок! Ну как ты? Освоилась? — а боссу там, наверное, весело.
— Здравствуйте, Эдуард Петрович. Гуляю, освоиться еще не успела.
— Так чего ты тянешь? Давай, поговори с местными, узнай историю праздника, мнения людей… Ну не буду ж я учить тебя работать, ты ведь умница, сама все знаешь.
— Знаю, — вздохнула я, — я уже сделала несколько снимков.
— Ну вот и молодец. Лисён, мне пора, у нас внеплановая летучка…
— Минутку. Мне просто интересно, зачем вам все-таки этот фестиваль? Это что, способ отличиться? Спор? Заказ, может быть?
Мне не давал покоя вопрос, зачем наш шеф, интересующийся исключительно гламуром, культурной жизнью Питера и Москвы и конечно мистическими штуками, послал меня в такую глушь писать про поднятую целину. Тут явно что-то не так. Насколько я знаю этого мажора, ему бы и в бреду в голову не пришло публиковать материал про какой-то провинциальный праздник. Тогда зачем я здесь? Догадок у меня много, но точно ответить мне сможет только шеф. Но он ведь не скажет правду. Или я плохо его знаю?
— Зай, я не пойму, что тебе не нравится? — раздался возмущенный писклявый голос шефа, — Привыкли мотаться по клубам да выставкам! Если б я тебя на Ибицу послал или в Париж какой-нибудь, ты бы, наверно, так не возмущалась? Совсем обнаглели!
Злобный гей бросил трубку. Чего и следовало ожидать. Я безнадежно вздохнула и с досадой на душе пошла дальше изучать культуру и быт аборигенов. Люди вешали на окна и двери красные тряпки, все окна были плотно занавешены, на улице не было ни собак ни кошек, лишь парочку я заметила на подоконниках. Похоже, тут не принято выпускать их на улицу, или причина в фестивале. Сейчас я все узнаю.
— Простите, а что означают эти тряпки? — спросила я у девушки, развешивающей их на очередном доме, как две капли воды похожем на все остальные.
— А…вы из Петербурга, да? — улыбнулась мне девушка. Она была одета в свободное серое платье в пол, с длинным рукавом и наглухо застегнутое. Полная противоположность мне, загорелой брюнетке, жертве технического прогресса. Один мой фотоаппарат, кажется, стоил больше, чем подержанная легковушка под ее окнами. Русые волосы девушки были аккуратно зачесаны в хвост. Она с любопытством рассматривала меня своими большими серыми глазами. Глядя на эту простую русскую красу, я представила, какая судьба ждет ее в этой глуши. Наверняка скоро она выйдет замуж, нарожает детей, которых, скорее всего, трудно будет прокормить. От всех этих забот она рано состарится, так и не узнав другой жизни и других возможностей. Но сейчас передо мной стояла свежая солнечная девушка, наверное, поэтому я и обратилась именно к ней.
— Да, я из Петербурга. Меня зовут Алиса.
— Надя, — улыбаясь, ответила она.
— Очень приятно. Я пишу репортаж о вашем празднике. Не могли бы вы ответить на пару моих вопросов?
— Да, конечно. Заходите к нам.
— Спасибо.
Мы зашли в дом, который до этого украшала Надя. Преимущественно, дома в городе были двухэтажные, с несколькими входами для соседей. Надин не был исключением. Хотя мне попалось несколько пятиэтажек. Внутри Надиной квартиры было чисто и уютно. Передо мной предстала просторная светлая комната, служившая и кухней и залом одновременно, мебель сталинских времен, белые занавески, фиалки на подоконнике. Никакой роскоши, но и признаков нужды я не заметила.
— Чай, кофе? — обернулась Надя, ставя на плиту чайник.
— Кофе, если можно.
Надя налила мне кофе, а себе чай, поставила на стол тарелку с печеньем и сахарницу.
— Извините, молоко я не успела купить сегодня.
Гостеприимная хозяйка. Наверное, и готовит она отлично, и шьет и вяжет. Не то, что некоторые…
— Ничего страшного, это не важно. Лучше расскажите о себе и о празднике.
— Алиса…а может мы перейдем на ты? А то ровесники почти, как-то неловко…
Надя сильно смущалась.
— Конечно, не вопрос. Расскажи о своей семье. Давно тут живете? — я достала блокнот и ручку.
— Мои родители родились тут, их родители тоже тут родились… Нашему городу около двухсот лет…
— Да ладно? Я думала, его при советской власти построили.
Я действительно удивилась, вот уж не ожидала.
— Нет, при советской власти его перестроили и обнесли забором. А еще название другое дали.
Я быстренько записывала Надины слова.
— А как раньше город назывался?
— Мрачный. Это был поселок. Позже его отстроили и поменяли название. А то звучало как-то…
— Мрачно, — подметила я.
— Ну да, — улыбнулась она, — говорят, во время Великой Отечественной Войны сюда перевезли какое-то лабораторное оборудование. Начали проводить эксперименты на животных, а потом на людях…
Я терпеть не могла тему опытов и то, какими методами они проводились. Мне становилось как-то не по себе от таких мыслей. Но зато этот богом забытый город начинал казаться мне интересным. У меня появилась мысль приукрасить свой репортаж парочкой баек.
— Таак, а что за опыты, ты не знаешь?
— Нет, но папа говорил, что от них по городу пошла какая-то зараза, народ начал уезжать. И чтобы не допустить распространения инфекции, все обнесли забором и колючей проволокой. Жителей изолировали от мира.
— А зараза?
— Говорят, убили всех зараженных, остальных не выпускали на улицу несколько месяцев, обрабатывали все.
— А где проводились эти опыты?
— На заводе, там сейчас у нас лекарства делают.
— Совсем ничего не знаешь про опыты? Что пытались получить, что стало с образцами?
— Нет, но если тебе это интересно, спроси у папы. Он, наверно, скоро придет.
Пока я расспрашивала Надю про праздник, с работы вернулся ее отец. Здоровенный рабочий дядька в форме слесаря, местами седой, немного обросший, с очень большими и грязными руками.
— Здрасьте, — буркнул мне он, направляясь к умывальнику.
— Здравствуйте, — кивнула я.
— Папа, это Алиса. Она приехала писать про фестиваль.
— С чего это вдруг? Кому мы нужны?
Кажется, хозяин не настроен беседовать.
— Я выполняю свою работу, — сухо ответила я, — Надя рассказывает мне о вашем празднике. Кстати, а как он называется?
— День памяти погибших от вируса, — прошептала Надя.
Я прикусила губу. Праздник, праздник… Вот что бывает, когда едешь совсем не подготовленной.
— Извините. В редакции мне сказали, у вас фестиваль…
— Ну да фестиваль. Каждый год в течение трех ней мы вешаем красные тряпки на дома, подчищаем за нашими собаками, которых по традиции нельзя выгуливать в это время, и носим серые смирительные рубашки начала прошлого века. И все это, чтобы почтить память умерших от заразы, — вспылил Надин отец, — Вы же считаете нас за чудаков, не так ли? Ну признайтесь!
