При других обстоятельствах Дарен бы непременно отказался, и не просто отказался, а рассмеялся бы в лицо тому, кто осмелился предложить ему такое провальное дело. Но, увы! Обстоятельства сложились так, как сложились, а исправить их было под силу лишь Оару и путник сильно сомневался в том, что бог снизойдет до решения мелких дрязг смертных.
Оказаться в Здронне никому не улыбалось. Им пугали мелких воришек, преступники готовы были перерезать себе глотку — лишь бы туда не попадать. Здронн было за что ненавидеть и бояться.
Выстроенная в скале тюрьма еще с конца правления последнего кралля из предыдущей династии пугала всех, кто совершил какой-либо маломальский проступок: последний кралль — хиленький юноша с ясными голубыми глазами — неожиданно вырос в жестокого и деспотичного правителя, развлекающегося казнями по утрам. Как так вышло — история тактично умалчивает. И есть ли смысл рассуждать о том, чего уже никогда не узнать? Лишь кровавыми чернилами в летописи пестрило имя: Литоган Жестокий.
Как и почему туда попал наш герой — отдельная история. И войнику совсем не хотелось ее вспоминать.
В общем, дела были, прямо-таки хуже некуда. Дарена срочно реабилитировали, зачитали приказ кралля, дружески похлопали по плечу, припугнули смертной казнью в случае неудачи и отправили разгребать заваренную кральскими недоумками кашу. Хотя, кто надоумил кралля или его советников найти его, неопытного молокососа и реабилитировать, несмотря на прошлые грехи, никто не знал.
На груди ездеца сквозь слой пыли виднелись возвращенные нашивки и награды, в петлице снова пестрела алая лента — символ мерцернария, плечи гордо расправлены (привычка). Поперек левой брови и вдоль подбородка протягивались светло-розовыми нитками еще не застарелые шрамы — память о последней войне, делая его лицо похожим на некрасивую маску дешевого балаганщика, под темно-коричневыми глазами пролегли темные тени. Черные штаны были заправлены в высокие шнурованные сапоги, а на поясе сверкал пряжкой ремень. Короче говоря, ничего примечательного в Дарене, на первый взгляд, не было. А красивым его назвать было и того труднее.
Нос внезапно защипало, и путник, досадливо чихнув, огляделся по сторонам. Справа от тракта цвели и благоухали синие шарики (название Дарен забыл), на которые у него с детства имелась жуткая аллергия. Он обиженно поморщился и поправил съехавший на нос ремешок.
— Здоров будь, Дарен! — тихо подала голос девочка, не оборачиваясь.
— Благодарю, — вздохнул он.
Броний радостно заржал и ускорил шаг. Ездец прищурился: впереди виднелась долгожданная весница.
— Вот бы бадью с теплой водой, плотный ужин и на боковую! — мечтательно обронил он и тут же замолк, вспомнив о девочке.
С испуганными сторожами ворот проблем не возникло: молоденькие пареньки, неумело отдав честь, быстро пропустили мерцернария в весницу.
Мимо лебедями-павами проплывали-прохрамывали домишки — какие совсем чахлые от времени, а какие и побогаче, крыши пестрели свежей соломой, а из хлевов доносилось нестройное мычание, похрюкивание и блеяние. Около жилищ выстраивались чуть ли не очереди из зевак: какое событие — сам мерц пожаловал!
Какая-то буйная коза, бешено сверкая глазами и фанатично, визгливо мекая, вылетела из-за поворота прямо под ноги коню и плюхнулась на заднюю точку. Бронька едва успел в испуге шарахнуться от взбешенного животного. Но коза, решив идти тараном, неумело встала на ноги и боднула лбом его ногу. Конь брезгливо приподнял конечность, но отвечать на подлость не стал: не того полета птица.
— Дунька! Куда ты, окаянная?! — вслед за козой кинулась пухленькая миловидная женщина с веревкой в руках. — Вернись, дурочка, вернись!
Но коза, заприметив немилую хозяйку, подскочила на месте и, испуганно мекнув помчалась дальше.
Дарен усмехнулся: в каждой веснице одно и то же, одно и то же…
Конь, еще раз брезгливо дернув ногой, пошел дальше, не забывая мрачно всхрапывать.
— Бабушка, — путник спешился и обратился к маленькой старушке на грубо сколоченной лавочке. — Вы не знаете человека, который мог бы приютить девочку у себя? Я нашел ее в лесу. — он показал глазами на коня.
Старушка подслеповато сощурилась, разглядывая ребенка, а потом удивленно прошамкала:
— Та это ш Велимка, штароштина дочш нажванная!
"Даже так!" — удивился Дарен, но виду не подал. — "Тем более странно: что делала дочь старосты одна в лесу в двух побегах верховой езды от весницы?"
— А где живет староста, бабушка?
— Та езжай до самой сердцевины весницы, сражу дом-то егойный и заприметишь.
— Спасибо, бабушка. Дай Оар вам здоровья.
— И тебе не хворать, сынок.
Дарен двинулся в глубь поселения, ведя коня, горделиво поднявшего голову. Необычные, редкого янтарного цвета глаза хитро щурились, а в каждом шаге сквозила такое непробиваемое самоуважение и грация, что ездец невольно улыбнулся: точь-в-точь королевский жеребец!
— Эх ты, выпендрежник. — он ласково пожурил коня и посмотрел вперед. — Э, да мы, кажется, пришли.
Изба, срубленная из цельных стволов, радовала глаз своим размером. По сравнению с убогими лачужками, встречающимися Дарену по дороге, она казалась кральским дворцом. Свежевыкрашенные зеленые ставни, вместо бычьего пузыря в окнах полупрозрачная слюда: не слишком доступный для обыкновенного старосты материал.
— Господин мерцернарий? — удивление, наигранная радость и чуть немного досады в голосе. — Чем обязаны Вашему визиту в нашу Рябиновку?
Дарен обернулся. Староста (а, судя по всему, это был именно он) изумленно распахнул заплывшие глаза, насколько это позволяли сделать толстые щеки. Щупленький, крепко сбитый мужичок был на полторы головы ниже Дарена, и тот мысленно скривился: не понравился ему староста.
— Да вот, дочку Вашу привез, — невозмутимо отчеканил Дарен покосившись на коника, где гордо восседала Велимира. — Примете?
Староста неотрывно смотрел на девчушку, потом перевел расфокусированный взгляд на путника.
— Д-да, конечно. Проходите, господин… э-э…
— Дарен Гориславин.
— Ох-х, конечно, господин мерц Гориславин. — староста засуетился вокруг ездеца, подозвал чумазого мальчишку-конюшего, наподдал ему и отправил чистить коня господина. — Мое имя Борщ. Борщ Изяславов. Проходите, господин. Мой дом — ваш дом!
Дарен слушал сумбурные высказывания Борща вполуха, снимая девочку с Брони. Его мысли уже были далеко отсюда: где-то на дне бадьи с теплой водой. Девочка проскользнула в дом, и путник двинулся за ней, но в дверях остановился и обернулся на продолжающего стоять столбом старосту:
