— Так что же случилось?
— Старый тарп оказался, наверно, — осторожно сказала Маритха, поглядывая на его спину из прорези в меховом пологе носилок. — Или больной. Я в них ничего не смыслю. Я из Южного Предгорья. У нас тарпы не такие большие. И шерсти на них столько нету. Землю на них пашут, — на всякий случай добавила она, чтобы незнакомец во вранье ее не заподозрил и не вздумал снова в пустоши оставлять.
— А ты, значит, из города? — тут же спросил этот странный всадник.
— Ага, — небрежно кивнула девушка в его спину.
— Так откуда?
Она недовольно поморщилась. Уловка не удалась.
— Из Ашанка?ра.
Маритхе привиделся дом, которого у нее уже нет, крошечная комнатка над отцовской мастерской, что она делила с Ни?хой, старшей сестрой… А когда отец отдал Ниху сыну торговца шкурами я?хи, Маритха осталась в своей каморке одна. Теперь уже надолго. Три года минуло, как ее за Игана сговорили… Ага, сразу после Больших Холодов, что дома совсем не так суровы, как здесь, в горах.
Девушка поежилась, несмотря на то что за этой меховой завесой да на теплой спине тарпа было поуютнее, чем в худых носилках старика, рассохшихся и проконопаченных чем придется, да еще пропитанных едким запахом какого-то варева. Старик и не подумал с ней свою снедь разделить, однако это и к лучшему, если на вкус она не лучше, чем на запах. Маритха отогревала над маленьким жаро?вником сухие лепешки ича?нди, аж звеневшие на морозе друг об друга, и давилась ими, для утешенья представляя счастливое, изумленное лицо Игана, ожидавшее ее в конце пути.
— Что ж, и это понятно.
Девушка так и подскочила на уютной спине зверя. Ее сморило, пока незнакомец помалкивал, и родное обличье Игана грезилось уже в полудреме.
— Что? Что… тебе понятно?
— Многое, — бросил он перед собой.
И странное дело: говорил незнакомец вроде тихо, но слова его перекрывали ветер, гудевший над пустошью. А Маритхе приходилось все время голос возвышать, даже в горле скреблось.
— Зачем тогда все время спрашиваешь, раз и так ясно? — набралась она смелости.
Вряд ли он теперь ее наземь выкинет. А сама она… уже в носилки залезла, так что и так и так платить придется… Деваться некуда.
— Некуда, — согласился незнакомец. — Но пока я всего лишь спросил, откуда ты, Маритха, и что с тобой случилось в пустоши. Помнится, ты меня развлечь обещала…
Маритха почувствовала, как ее нижнюю рубаху сразу пропитало потом. Но не оттого, что «развлечь обещала».
— Я не… — Она захлебнулась воздухом в своем закутке. — Неужто это я в голос… что мне деваться больше некуда? Прости тогда… я не хотела… обидеть… Я в голос? — тревожно и требовательно переспросила девушка у его спины.
Не оборачиваясь, спутник отрицательно качнул головой.
— Тогда как? Как ты это? Догадался?
Он вновь покачал головой, направляя тарпа в обход очередной расселины.
— А как?
Незнакомец молчал, нагоняя на Маритху все больший страх.
— А как узнал, что меня Маритхою зовут? — выдавила она. — И как тебя… называть? А?
Вытянула руку сквозь прорезь в пологе, намереваясь толкнуть его в спину, поскольку ответа так и не дождалась, но в последний миг боязливо отстранилась.
— Ты кто? — просипела она, внезапно охрипнув. — Откуда все знаешь-ведаешь?
«Неужто Ведатель?» — только успела подумать.
— Да, — качнулся вперед незнакомец.
Ну что за худое счастье! Старик этот! Тарп его облезлый да больной! А теперь еще хуже: она одна-одинешенька посреди мертвой пустоши с Ведателем!
— А почему ты боишься, Маритха? — Незнакомец вдруг обернулся, наклонился ближе к отверстию в пологе. — Неужели я так страшен? — спросил насмешливо.
Девушке удалось даже немного разглядеть его черты в здешнем полумраке. Молочные Полосы, сиявшие над здешними местами в Холода, сегодня так и переливались в небе, благоприятствуя ее любопытству. А диск Большой Луны всегда необычайно ярок в дни вечной ночи. Даже легкая пелена, укравшая его край, почти не застила свет.
Ведатель оказался не так уж стар. Даже совсем не стар. Вроде бы. Между высокой остроконечной шапкой, надвинутой по самые брови, и шарфом, скрывшим нижнюю часть лица, она не заметила ничего необычного. Кроме одного — наличника у него не было, а в эту пору тут без него никто по пустошам не бродит. Если б новый спутник не признался, что Ведатель, Маритха б и не заподозрила…
Незнакомец тоже разглядывал ее, щуря и без того узкие глаза.
— Так что же? — переспросил он. — Чем я так страшен, женщина?
— А ты правда Ведатель? Или шутишь? — взмолилась она. — Не шути так надо мною!
В ответ он только хмыкнул и вновь повернулся к холмам.
«Ну, а чего надо мной смеешься?» — неприязненно уставилась девушка в его затылок.
— Нравится пугать таких, как ты, Маритха! — Незнакомец рассмеялся так же хорошо, как в самом начале, при встрече. — Надо же, как вы все боитесь Ведателей! А чего страшитесь? Что выведают тайны ваши сокровенные? И только? Да у кого их нет! У кого не припрятано хотя бы несколько потаенных мыслишек! Или еще похуже, дел, тайно сотворенных…
Всадник на тарпе вновь обернулся. Казалось, незнакомца развлекает ее страх.
— А ты чего боишься? Кому нужны твои маленькие страхи? Поверь мне, женщина: они так малы, что никому до них нет дела. И не будет. Как и до твоей судьбы. Так чего же?
Девушка старалась унять расходившиеся в голове мысли, а они, как назло, приходили незваные и лезли наружу. О том, как Ведатели вытягивают чужие Нити по капле, забирают чужую силу. Капля за каплей… Как воду из подземных колодцев.
— Забирают Нити! — хмыкнул ее спутник. — Да у вас в Ашанкаре какие-то жуткие слухи ходят!
Он просто забавлялся ее смятением!
И Маритха разозлилась, так и не позабыв, однако, за злостью своего страха.
— Ничего не слухи! Я сама видела, своими глазами! — горько швырнула в его ненавистную спину. — Вот этими глазами! Видела, как мать моя умирала! Да!.. Целый год смотрела! Песчинка за песчинкой унесло ее красоту, ее удачу… а потом и все остальное… Я видела! Как она по дому бегала все равно что безумная… и ни где не могла найти покоя! Каждый день от нас все дальше уходила! И все повторяла, как будто одна-единственная забота ее скребла! «Он придет. Он не может снова не прийти, и тогда я попрошу у Бессмертных не отрезать моей Нити!» Вот так и говорила, что ни день то же самое!
Девушка принялась яростно стирать слезы, просившиеся при одном только воспоминании о том черном дне, когда хмурый высокий старик с короткой чертой меж бровей и седыми космами, лезшими из-под белой высокой шапки Ведателя, вступил на их крыльцо.
