— Нет, — пробурчал Геммел. — Нет, он мне нравится. Он почти никогда не жалуется. Те трое все время жаловались. Этот сильный. Нет. Еще нет. Он научится.
Позади Геммела на стене виднелось два тела: стражники были мертвы, и их кровь текла по камням; в ночи она была черной. А туман, казалось, почему-то боялся Геммела; он не вился вокруг него так же, как и вокруг иных алломантов.
Да нет, чепуха. Просто разум подкидывает ерунду.
Кельсер выпрямился и ничего не сказал о нападении — без толку. Просто надо быть начеку и учиться у этого типа всему, чему можно. И желательно еще при этом не погибнуть.
— Не нужно толкать руками, — проворчал Геммел. — Трата времени. И надо, чтобы свинец постоянно горел. Ты бы тогда так не пыхтел, перелезая через стену.
— Я…
— И не бурчи о том, что надо беречь металлы, — бросил Геммел, разглядывая цитадель. — Я с уличными детками встречался. Они не берегут. Нападешь на кого из них, и они против тебя пустят все — всю силу, каждый трюк до последнего. Они знают, по какой грани ходят. Молись, чтобы ты с ними не сталкивался, мальчишка. Они тебя порвут, прожуют и сделают из тебя новые запасы на черный день.
— Я собирался заметить, — спокойно ответил Кельсер, — что ты даже мне не сказал, что мы сегодня делаем.
— Проникаем в крепость, — сузив глаза, ответил Геммел.
— Зачем?
— А это важно?
— До смерти важно.
— Там есть нечто важное, — ответил Геммел. — Кое-что, что нам надо найти.
— Что ж, это все объясняет. Спасибо, что пошел навстречу. А можешь ты просветить меня по вопросу смысла жизни, раз уж внезапно решил отвечать на вопросы?
— Я его не знаю, — ответил Геммел. — Думаю, смысл в том, что все умирают.
Кельсер прислонился к стене и подавил стон.
«Я это сказал, — понял он, — и полностью ожидал в ответ какое-то едкое замечание. Лорд-правитель, скучаю я по Доксу и команде».
Геммел не понимал юмора, даже самого жалкого.
«Надо вернуться, — подумал Кельсер. — Обратно к тем, кого волнуют живые. Обратно к друзьям».
От этой мысли Кельсер содрогнулся. Прошло лишь три месяца с… событий в Ямах Хатсина. Порезы на его руках уже по большей части стали шрамами, но все равно чесались.
Кельсер знал, что его юмор натянут, что его улыбка кажется скорее мертвой, чем живой. Он не знал, почему ему так важно отложить возвращение в Лютадель, но знал — это и впрямь важно. Кельсер чувствовал открытые раны, зияющие в душе дыры, которым еще предстояло затянуться. Нужно было пока побыть вдали. Нельзя, чтобы они видели его таким — беззащитным, корчащимся во сне, переживающим еще свежие в памяти ужасы. Человеком, у которого нет ни плана, ни видения.
А еще ему надо было усвоить все то, чему учил Геммел. Кельсер не мог вернуться в Лютадель, пока… пока не стал бы самим собой. Или хотя бы покрытым шрамами собой — с затянувшимися ранами, со спокойной памятью.
— Ну тогда давай продолжать, — сказал Кельсер.
Геммел мрачно глянул на него; безумцу не нравилось, когда Кельсер пытался взять дело в свои руки. Но… собственно, это Кельсер обычно и делал. Кому-то же надо.
Цитадель Шезлер была выстроена в том же странном стиле, типичном для Западной Провинции, далеких от Лютадели земель. У нее не было блоков и пиков — она казалась почти органической, с четырьмя коническими башнями. Кельсер подумал, что здания тут, наверное, строят с каменным каркасом и некоей затвердевшей грязью поверх, которой придают нужную форму, и получают все изгибы и наросты. Цитадель, в отличие от других зданий, показалась Кельсеру незаконченной.
— Куда? — спросил он.
— Вверх, — ответил Геммел. — Потом вниз.
Он спрыгнул со стены и кинул монету, толкнул ее — вес старика погнал ее к земле. Когда монета ударилась о землю, Геммел взлетел вверх — к зданию.
Кельсер прыгнул и толкнул собственную монету. Две монетки полетели в пространство между лепной стеной и освещенной крепостью. За витражными стеклами пылал яркий свет; здесь, в Западной Провинции, окна часто были странной формы и не похожи друг на друга. Тут что, совсем не ценят нужную эстетику?
Приблизившись к зданию, Кельсер начал тянуть, а не толкать — он переключился со стали на железо и ухватился за голубую линию, устремившуюся к стальной раме окна. Это движение потянуло его вверх, словно на веревке. Хитрый трюк — сила тяжести тянула его к земле, и он все еще по инерции двигался вперед, так что, потянувшись, надо было постараться ни во что не врезаться. Сила железа помогла ему набрать большую высоту — а это было нужно, Цитадель Шезлер была так же высока, как и цитадели в столице.
Оба алломанта отскочили от фасада, хватаясь за выступы и фигуры на камне или отталкиваясь от них. Кельсер приземлился на выступ, на мгновение взмахнул руками и ухватился за статую, покрытую разноцветным глянцем; похоже, здесь ее поставили вообще без всякой причины.
Геммел пролетел справа от него; второй рожденный туманом двигался ловко и грациозно. Он швырнул монету в сторону, и она ударилась о выступ; толкнув ее, Геммел рванулся в нужном направлении. Он крутнулся, смешав полосы плаща с туманом, притянул себя к другому витражу — там он замер подобно жуку, ухватившись за металл и камень.
Сквозь окно пробивалось мощное сияние; витраж разбивал его на разноцветные лучи, окрашивая Геммела, будто покрывая глянцем и его. Старик взглянул вверх с улыбкой; в этом свете и на фоне завитков дымки облаченный в туманный плащ Геммел внезапно показался Кельсеру куда более величественным.
Сейчас он не был безумным оборванцем; он выглядел кем-то куда большим.
Геммел прыгнул в туман, потянул себя вверх; наблюдавший за ним Кельсер с удивлением почувствовал зависть.
«Я научусь, — пообещал он себе. — Стану не хуже».
Сперва его привлекли цинк и латунь — их алломантическая сила позволяла играть с чужими эмоциями. Такая сила была схожа с тем, что он делал в прошлом сам по себе; но теперь он был иным человеком, переродившимся в кошмарных ямах. Прошлых талантов было недостаточно. Надо было стать кем-то большим.
Кельсер метнулся вверх, притягиваясь к крыше здания. Геммел проскочил мимо крыши, взлетев к кончикам четырех шпилей, украшавших фасад. Отталкиваясь от большего количества металла, можно было взлететь быстрее и выше, так что Кельсер уронил весь кошелек и воспламенил сталь.
Он толкнул изо всех сил, взлетев как стрела; туман забился вокруг. Цветные огни витражей остались далеко внизу; шпили показались по обе стороны, становясь все уже и уже. Кельсер оттолкнулся от оловянного покрытия одного из них, ринувшись вправо.
Еще один толчок — и он оказался на самой верхушке шпиля, на выступе размером с человеческую голову. Приземлившись на него, Кельсер воспламенил свинец, укреплявший тело — и добавлявший не только силы, но и ловкости. Достаточно, чтобы стоять на одной ноге на шаре шириной с ладонь в сотнях футов над землей.
