— Каждые несколько месяцев я сбиваюсь с пути истинного и обычно прихожу в себя с жутким похмельем в каком-нибудь борделе. Потом вновь возвращаюсь на этот путь. И то, и другое идет мне только на пользу. А сойдя с пути истинного, я первым делом пытаюсь сжечь Книгу Добра, чтобы каждое утро она не напоминала мне о пьянстве, прелюбодеянии и прочих приятных занятиях, в которых я провел ночь.
— Приятных?
— Естественно, иначе какой смысл тратить на них время. Такие люди, как ты, предаетесь им постоянно, не так ли?
— Но не каждую же минуту, остающуюся от сна, — уточнил Бейкер. — С другой стороны, я не священник.
— Знаешь, сходя с пути истинного, я тоже перестаю быть священником. — Карма нахмурился. — В прошлый раз на Рузвельте III я перебил всю банду Джирами после того, как они вернулись туда, ограбив армейский транспортный корабль. По крайней мере так мне сказали, когда вытащили из дымящихся развалин и повесили на грудь вот эту медаль. — Он вытащил из-под рубашки золотую медаль на серебряной цепочке и печально покачал головой. — Жалость-то какая, потерять тридцать восемь прихожан. Будь я трезвый, обязательно обратил бы их в свою веру.
Бейкер уже перезнакомился с половиной завсегдатаев бара, когда указал на мужчину, в одиночестве сидящего в углу.
— Что это с ним? — спросил он. — С момента моего появления он не шевельнулся.
— Так это Эйнштейн, — ответил я.
— Кто-то должен научить его правилам поведения в обществе.
— Если уж кто может чему-то научить, так это он, — вставил Макс Три Ствола. — С виду, конечно, не скажешь, но он учит лучшие умы Монархии. Во всяком случае, учил.
— Этот замухрышка? — пренебрежительно фыркнул Бейкер. — Да он же в коматозном состоянии.
— Никак нет, — заверил его Макс.
— Да, — стоял на своем Бейкер, повернулся к Эйнштейну, крикнул: — Эй, ты!
— Он тебя не услышит. Потому что глухой.
— Да?
— А также слепой и немой. С рождения.
— А что же в нем такого особенного? — спросил Бейкер.
— То, чего ты не можешь увидеть, — ответил Макс. — Его мозг.
— Объясни.
— Поскольку он научился общению с людьми лишь когда ему перевалило за двадцать, у него не такой образ мышления, как у остальных. Он, возможно, самый умный человек в галактике… уникальный мыслитель. Он создает в голове новые науки, потому что не отягощен знанием старых. Занимается этим почти тридцать лет. Когда государство решило, что его надо охранять от эксплуатации, он пришел к выводу, что ему нужна защита от охранников, и оказался здесь.
— Он действительно так хорош?
— Только благодаря ему через несколько лет мы достигнем туманности Андромеды. Только он сумел придумать защиту от молекулярного взрыва. А если тебе в руки попадет маленький приборчик, который позволяет видеть сквозь каменные стены, так это тоже его изобретение. Военные хотели засекретить его, но Эйнштейн, пусть он никогда не видел обнаженной женщины, решил, что нельзя оставлять без таких игрушек одиноких, сексуально озабоченных и абсолютно беспринципных мужчин… вроде меня.
Катастрофа Бейкер долго смотрел на Эйнштейна.
— Будь я проклят! Чтобы слепой недомерок столько напридумывал!
— У каждого из нас есть свои таланты, — заметил Аргиль, который ранее держался в отдалении.
— Твой проявляется более явственно. — Бейкер повернулся к инопланетянину, который постоянно менял цвет.
— Это не талант, — ответил Аргиль, из ярко-красного став ослепительно желтым, а потом светло-синим. — Защитный механизм.
— Похоже, он скорее привлекает хищников, чем убеждает их, что ты дерево или скала.
— Все зависит от вида хищника. На моей планете они — пожиратели падали. Умерев, я перестаю менять цвета. Поэтому, пока я переливаюсь ими, хищники знают, что я — живой, а не гниющий труп. Они едят исключительно мясо c душком.
— А в чем твой талант?
— Я очень ловко манипулирую цифрами. Раньше работал в одном из крупнейших банков звездного скопления Альбион.
— И?
— Теперь, как видишь, не работаю.
— Любопытная клиентура в этом заведении, — изрек Бейкер.
— У всех бывают проблемы. — Могильщик Гейнс, как всегда, был весь в черном. — Помнишь меня?
— Как я могу тебя забыть? — воскликнул Катастрофа Бейкер. — Ты же чуть не убил меня на Серебристой Синеве Внешнем Пограничье.
— Такая работа. Я же был охотником за головами.
— Эти чертовы собаки все еще с тобой?
— Они — не собаки, — ответил Могильщик. — Ночные летуны. С Бодина V.
— Кем бы они ни были, они дьявольски быстры и в три раза злее. — Тут Бейкер напрягся и положил руку на перламутровую рукоятку лучевика. — Ты по-прежнему охотишься за нарушителями закона?
Могильщик покачал головой.
— Мои ночные летуны сдохли, а мне не хотелось тратить десять лет на дрессировку новой своры.
— А кто сказал, что они тебе нужны?
— Какой бы высокой ни была награда, без них нет смысла выходить против таких, как ты или Ураган Смит. На моем счету сорок голов. Неплохой результат для двенадцатилетней карьеры.
— Да, я вижу, что ты цел и невредим, — кивнул Бейкер. — Могло быть и хуже, пусть тебе и помогали эти чертовы псы.
— Цел и невредим? — Могильщик рассмеялся. Поднял правую руку. — Она с Делуроса VIII. Левая нога с Поллукса IV. Правый глаз и девятнадцать зубов с Гринвельдта. Уж не помню, откуда правая ступня. И у меня чужие почка и селезенка, спасибо Дженни Мечу. Я решил отойти от дел до того, как во мне не останется ничего своего.
— Похоже, ты можешь рассказать много интересного, — хмыкнул Бейкер. — Похоже, у каждого есть немало любопытных историй.
— Есть, — признал Могильщик, — но мы их все слышали. А вот такая знаменитость, как Катастрофа Бейкер, тоже может кое-что рассказать.
— Могу, — согласился Бейкер. Он повернулся ко мне. — Но сначала я хочу заказать по бутылке для каждого, кто сейчас в зале. Дай им, что они пожелают. Когда человеку улыбается удача, ему хочется поделиться ею с другими.
— Тебе это обойдется в кругленькую сумму, приятель, — сказал я.
— Денег у меня нет, — ответил он, но, прежде чем я успел достать из-под стойки глушак, сунул руку в карман и вытащил огромный рубин. Таких видеть мне еще не доводилось. — Думаю, это достойная замена.
Я не могу пожаловаться на недостаток роста, ширины плеч или размера кулаков, но, положив рубин на ладонь, я не смог обхватить его пальцами.
— Где ты это взял? — спросил Макс Три Ствола.
— Это, по моему разумению, очень любопытная история, а по собственному опыту я знаю, что рассказывать истории — нелегкий труд, в горле пересыхает, так что сначала надо хорошо смазать голосовые смазки. Томагавк, пусть Регги отыщет мне бутылку сигнианского коньяка. И если ему меньше лет, чем мне, пусть поставит на место и возьмет другую.
