— Как вы намерены поступать? — спросила Айноук.
— Я отправлюсь в Фессалию, — задумчиво проговорил центавр. — Отвезу старейшинам табунов мои Камни пути и мою часть ценной добычи. Вполне вероятно, что меня будут судить за измену. Но так же вполне вероятно, что мне удастся оправдаться…
— Если центавры воспользуются Камнями пути и нырнут на Землю, их ждет горькое разочарование, — сказал Рахмани. — Лучше не делай этого, гиппарх.
— Я расскажу им, — печально прогудел центавр. — Также я скажу, что с нами прибыли великие колдуны, способные вывести уршадов на всех твердях. Но мне необходимо вернуться на родину.
— Через горы вы пешком не дойдете. — Мать Кесе-Кесе что-то считала в голове. — Отсюда до свободного Янтарного канала шестьсот дельфийских стадиев, но дороги наверняка патрулируют, а сами каналы перекрыты. В Джайпуре тебя тоже схватят. Ты слишком заметен. Но и на Великом шелковом пути тебе лучше не появляться. Там много каналов, но… ради поимки таких крупных преступников, как вы, сатрап договорился с султанатом Хибра. Наверняка вас будут ловить и там. Я уверена, сатрап нанял лучших нюхачей, они настигнут тебя ночью на дирижаблях и окутают Формулой сна. Ты не сможешь проявить боевое мастерство, поскольку проснешься уже на дыбе…
Мать-волчица была права. И мне, и Поликриту не стоило выбираться на открытые просторы Шелкового пути. Либо идти тропами, через земли коварных бадайя, либо спуститься до нижних порогов и огибать джунгли вдоль границ Песчаных крепостей. Там не встретишь македонских наймитов, туда не суются самые тупые бадайя в поисках черепов, зато там…
Из Песчаных крепостей многие не возвращались.
— Мы поступим иначе… — Как случалось все чаще в последнее время, Рахмани прочел мои скверные мысли. — Мы поступим иначе! Мне все равно необходимо как можно скорее попасть на Хибр. Слепые старцы ждут меня с добычей в священном Исфахане. Я пробью для Поликрита новый Янтарный канал. Я чую канал на юге, он засыпан песком…
— Наверняка это один из скрытых колодцев в заброшенных крепостях циклопов, — одобрительно поцокала языком старуха. — Но идти туда рано. Пусть Гневливая луна сменит обиду на улыбку, тогда больше шансов выжить в песках. Закончатся свадьбы скорпионов…
— Я должна похоронить своего мужа по обычаям балканских князей, а потом… — Я поглядела на юную волчицу. — Мать Айноук, эта девочка очень талантлива.
— Я вижу, — сразу кивнула наставница. — Она даже более талантлива, чем ты думаешь. Только она не умеет управлять силой. Вот мужчина… он слаб. А в девочке скрыто многое.
Хорошо, что доктор Ромашка не понимал наш язык. Он бы непременно обиделся на такие слова. Слаб он или нет, покажет время, подумала я. Пока что они оба чувствовали себя, как котята, которых швырнули в море. У обоих волосы стояли дыбом, дрожали руки, и пот лил с них ручьями. Эти изнеженные горожане совершенно не умели управлять своим телом.
— Однако лекарь Ромашка излечил мои раны. И он голыми руками убивал уршада, — усмехнулся центавр. — Может, он и слабак, но на всех трех твердях нет другого человека, кто бы мог нас избавить от уршадов навсегда!
Волчицы прикусили языки.
— Хорошо… пусть девочка пока остается в деревне, — Мать Кесе-Кесе тревожно переглянулась с родичами, — сестры-волчицы за ней приглядят. Ей надо многому научиться, чтобы обрести себя. Если она сама хочет, мы будем ее учить…
— Я прошу прощения… — кашлянул Рахмани. — Девочка непременно станет волчицей, если вы ей поможете. Но… оставлять ее здесь надолго слишком опасно. Нас всех разыскивают, за разные преступления. Меня не оставят в покое ткачи из подвалов Порты. Я даже не уверен, кого мне опасаться больше — приверженцев Доминика или святого Августина? Нам всем придется уйти.
— Человек со спрятанной улыбкой прав, — подумав, признала мать Айноук. — У нас слишком мало времени, чтобы превратить зерно в зрелый колос. Мы не успеем за месяц воспитать новую волчицу. Но месяц вам лучше переждать, дождитесь дождей.
— Хорошо, — согласилась я, — спустя месяц мы уйдем. Мы скоро все уйдем. Кой-Кой, ты пойдешь с домом Саади?
— Разве у меня есть выбор?
— Но ты хотел идти с Поликритом?
— Я благодарен тебе, мой смелый друг, — величественно кивнул Кой-Кою гиппарх, — однако мне лучше пробираться одному. Я не смогу нести тебя на спине, это унизительно для человека моего положения, а если придется бежать, ты не успеешь за мной.
— Если это правда… — Мать Айноук показала черные от бетеля зубы. — Сестра-волчица, если это правда, что двое пришлых смогут ловить и убивать уршадов лучше нас, тогда ты сделала великое дело. Мы будем воспитывать девочку.
Потом мы спустились с утеса и пообедали в той хижине, где я выросла. Мне кусок не лез в горло. Юлька и Толик жались друг к другу. Огнепоклонник щелчком пальцев развел костер. Я видела, что его заботит не предстоящая поездка в Исфахан. Я успела достаточно изучить моего ловца…
— Рахмани, что ты задумал?
— Лучше я расскажу вам, как впервые встретил перевертыша, его тоже звали Кой-Кой. — Воин подбросил ветку в костер. — Это случилось давно, очень давно… Я еще не носил усов. Слепые старцы послали меня в проклятый город Сварга, чтобы я добыл Трехбородого беса…
…Вчера сыну дома Саади исполнилось восемнадцать. Юный воин что было сил погонял полярного единорога, но ленивое создание еле-еле переставляло мохнатые лапы. Позади по розовому серпу неба тревожным заревом полыхал стригущий смерч. Следовало добраться до ближайшей ямской станции быстрее, чем начнется снегопад.
Такое Рахмани видел впервые. Здесь, в северных уездах Руси, для восемнадцатилетнего парня все было впервые. Восемь суток назад, стуча зубами от холода, он вынырнул из Янтарного канала на берегу студеного озера Валдай и тут же, стоя по колени в ледяной шуге, оценил хваленую удаль и гостеприимство русов. О зубы его стукнулась полная чарка пшеничной водки, его принялись шустро раздевать, на плечи набросили разогретую медвежью шкуру, ноги растерли салом…
Караван с трудом выбирался на берег. А в трех шагах от измученных торговцев рослые бородатые мужики в чем мать родила ныряли в прорубь. Вокруг проруби столпилась целая деревня — бабы, девки, детишки, замотанные платками. Кто-то раздувал меха на громадных блестящих чанах с кипятком, кто-то разносил гостям горячие пышные пироги, у которых наружу торчала вся многослойная начинка, кто-то бегал по льду на ходулях, и все разом гоготали, словно накурились желтой шиши или хлебнули хаомы.
