Приёмы во дворце проводились под негласным лозунгом «Любая кошка имеет право глядеть на короля», оттого по стилю всё больше смахивали на карнавал без масок. Попасть на них мог любой представитель союзных племён, прошедший мимо снисходительной стражи, оттого иной гляделся чистым викингом, иной — испанским грандом или грандессой, иной — безличным рутенским асасином в чёрной маске и с двумя саблями за спиной. Ну а кое-кто — богатой крестьянкой из-под Вробурга, в сарафане до щиколоток, камизе, сверху упёртой в уши своим туго расшитым воротом, снизу — метущей пол всеми кружевами, и жемчужной ленте, вышиной и рельефом напоминающей городскую стену.
Эти двое были наряжены одинаково и по предпредпоследней готийской моде, слегка напомнившей Юлиану фильм про французского монарха Луи Возлюбленного: камзол из тончайшей белой шерсти, отороченный по низу и бортам широкой полосой кованого кружева, такой же «золотной» шарф поперёк девичьей талии, раскинутые по плечам кудри, каштановые у одного и русые у другого (на папильотках, наверное, закручивали, решил Юлька. Из старых модных журналов), перстни поверх лайковых перчаток — и сапоги немногим толще самих перчаток. К такому явно полагались парадные шпаги толщиной со спицу и треуголки, но либо чужестранный король скверно понимал здешнюю историю моды, либо юнцы специально избегали знаков, которые можно прочесть как агрессию или неуважение по отношению к сюзерену.
— Кто эти симпатичные близняшки, Хельм, не знаешь? — вполголоса спросил он у Торригаля, который, согласно чину, стоял за правым плечом короля.
— Маркизы Арминаль де Шарменуаз и Сентемир де Октомбер. Нисколько не родичи — соседи и наилучшие друзья. Титулы и замки достались по прямой линии от дедов, погибших в давнем мятеже, и отцов, вскрывших вены после недавнего. И то, и другое реставрированное, между прочим: тут у нас было что-то вроде Великой Французской мутотени. Так что дворянство их не слишком достоверное: король Ортос, ваш прадед, раздавал земли и титулы, как горячие пирожки с требухой. По первому запросу.
— А его, как и моего деда Мора, уж не спросишь. Дедушка прикончил прадедушку на дуэли и сам голову потерял, — добавил король полушёпотом.
— Штудируете семейную историю, ваше величие?
— Да нет, больше интересуюсь современностью. Что там за цитадели — годные?
— Цитадель, пожалуй, одна, сдвоенная. Добрый старый камень, вросший в скалу: гранит, частью базальт. Нового лишь внутренняя побелка и часть крыши — черепица вместо свинца. Размер отнюдь не великанский. Хороши, чтобы отбиться от неприятеля или отсидеться внутри, но не перекрыть ключевую точку рельефа. Гарнизон мизерный, женского пола не завелось ни под каким видом, каковое обстоятельство ещё больше скрепило дружбу наследников. Доходы молодые хозяева получают в натуральном формате — оттого и не могут заказать себе актуального прикида. После предков донашивают.
— Хельмут, прошу тебя. Мне надо здешний руссише куриозо учить, а не рутенский жаргон тех лет, когда вы с Бьярни учредили в Москве или Питере общество с неограниченной ответственностью. Как это — «Дипломаты без берегов».
— Насчёт предков — нисколько не жаргон, а голимый факт, — буркнул Торригаль. — Вблизи видать, что ткань древняя, а кожа и того пуще. Просто качество замечательное. А пояса и вообще древний рутенский импорт. Слуцкие, так называемые «литые». Практически из чистого золота. Надо же — в самой Литве, то бишь Беларуси, от них только рожки да ножки, а здесь сохранены в целости.
На их перепалку никто не обратил внимания — должно быть, из вежливости. Только девочки, что, натурально, устроились по бокам Эстрельи, изображая три лепестка французской лилии или тройку борзых, быстрокрылых лошадей, согласно устремили свои очи в направлении королевского взгляда, а потом улыбнулись друг другу.
— И должен вас предупредить, — торопливо закончил Хельмут. — Дружба, по слухам, у них уж больно тесная.
— Ясен пень, — сурово буркнул Юлька.
И всё бы этак плавненько сошло на тормозах, думал Фрейр-Юлиан, если бы нежные красавчики погостили при дворе хоть денька два-три. А то показались, заинтриговали и в тот же вечер отбыли восвояси. Либо денег на гостиницу не нашлось, либо — кошка такая, кошка сякая, кошка вольна гулять сама по себе и никому не даёт отчёта. Но вот девочкам отчёт понадобился: хотим продолжить знакомство, вынь да положь.
— Сразу видно царственную повадку, — комментировала Ма Эстрелья. — Мой характер.
— Бабушка! — воскликнул юный король (смех, а не бабушка: сама статная, худощавая, на руках и ногах изрядные мускулы, тянет разве что на тётку). — Какие ж они родичи? Старшая девица только числится за братом папы Кьярта. А младшая от вашего приёмного сына, повторяю — приёмного.
— Когда твой батюшка рассматривал дело Галины, дочери Алексея, и присуждал ей коралловый остров в океане, — неторопливо пояснила Эстрелья, — он назвал её потомство своим с левой стороны. Того и следует держаться. А левая сторона, как известно, — ближе всего к сердцу.
— И что же теперь — любому капризу этих бастардок потакать?
— Не капризу, но верховому чутью, — Эстрелья подняла к небу костлявый палец с длинным карминовым ногтем, только что не послюнила на манер мореходов — прознать, откуда ветер дует.
— Девочки не отступятся, — удручённо объяснил мессер Барбе Дарвильи на собранном наспех квазисемейном совете. — Я уж не рад был, что выманил их у матери. Всей командой крутили как хотели: по вантам лазают и со снастями управляются получше любого моряка, морским жаргоном так сыплют, что у любого боцмана искры из глаз, взгляд как выстрел из двойного арбалета, манеры победительные. Когда ты не сомневаешься, что тебя будут слушать и слушаться, — так обыкновенно и выходит. А если с первого раза не получилось, так можно и улыбнуться, и прощения медовым голоском попросить.
— Манипуляторши, — подытожил король. — Ну и как я рационализирую вызов?
— Прямей прямого, — отозвалась королева-мать. — Сюзерен имеет право дать вассалу поручение или понудить к браку. Особенно когда такие порочащие слухи и связи…
— Какие слухи?
— Соберём, труда не составит, — Торригаль поднялся с места, зашагал по внешнему ряду могутных кресел, почти таких же с виду, как королевское. — Вон этот будущий орденской гранмесье факт придерживает за пазухой увесистую пачку компромата. У Супремы на всех имелись досье, даже на неродившихся младенцев.
Барбе удручённо кивнул.
«Все забываю спросить — у него имя двойное или «Дарвильи» — это фамилия? — подумал король. — Вообще-то слишком похоже на Барбе д`Орвильи, великого денди-гея. Как его, любопытно, родная мама называла, пока в утробе рос?»
