— Дался ему этот Элгин. Совсем, что ли, сбрендил?
— Видимо, так, Кридмур.
Жертвы психобомб Линии, с которыми приходилось сталкиваться Кридмуру, обычно не были разговорчивыми. Возможно, Вильяма лишь слегка задело взрывной волной. А может быть, он был медицинским феноменом? Врачей Дома Скорби он заинтересовал бы, но Кридмуру ужасно досаждал.
Кридмур посмотрел ему прямо в слезящиеся глаза:
— Тише, Вильям, тише. Мистер Элгин передал тебя мне. Ты же помнишь, он был очень болен. Забыл? Помнишь, как он наступил на змею? Помнишь, как у него распухла и почернела нога? Да, Вильям, вижу, ты побледнел, но в этих холмах водятся змеи. Гремучие змеи, Вильям. Перестань шаркать, друг мой. Можешь наступать левой ногой на правую, а правой — на левую, но не одновременно. Земное притяжение тебе не позволит. Нужно рискнуть и ступить хотя бы одной ногой на землю.
— Они верят всему, что им говоришь.
В металлическом голосе Хозяина слышалось что-то вроде любопытства, некий интерес. Человеческие слабости оставались для них тайной. Кридмур ответил:
— Да. — И дотронулся до дрожащего плеча Вильяма. — Бедняге пришлось вернуться в город, помнишь? Хорошо, что вам подвернулся я. Ты смог бы извлечь яд из его раны, Вильям? Смог бы стать поводырем? Вести этих людей через холмы, ущелья, канавы, зияющие каньоны со змеями, пока в воздухе кружат огромные железные птицы Линии? Смог бы, Вильям? Ну, не плачь. Я поведу вас.
Мутные пустые глаза. Оплывшее лицо Вильяма все еще сохраняло остатки былого величия. Человеческое лицо прекрасно даже когда от него почти ничего не осталось, подумал Кридмур. Крепкий костяной остов. В глазах Вильяма и в клочьях бороды скопилась желтая слизь. В бороде вьются мухи, но тот и не думает их отгонять. От него несет мочой — он давно обделался. Как, впрочем, и все остальные.
Психобомбы, лишившие этих людей рассудка, не самое жестокое оружие Линии. Не самое бесчеловечное из применявшихся на этой войне. Кридмуру самому приходилось — и еще наверняка придется — прибегать к куда большим жестокостям. И тем не менее кое-что в их безумии пугало особенно.
Страшный грохот психобомб сначала приводит жертву в ужас, потом в отчаяние, затем лишает рассудка, и тогда пострадавшего уже едва можно назвать человеком. Из всех членов этого маленького отряда именно Вильяму, большому ребенку, повезло больше всего. Другие оглохли, превратились в марионеток. Старуха, ковылявшая сзади, походила на злобную обезьянку шарманщика.
Никто из них не мог связать и двух слов. Что-то в этих беспомощных уродцах трогало Кридмура, и он злился. Глаза Вильяма бегали то вверх, то вниз — он внимательно и недоуменно изучал лицо Кридмура, словно пытаясь усмотреть какой-то смысл в морщинах и шрамах. Кридмур не знал, как реагировать. Голос в сознании громыхнул решительно, как удар молотка:
— Ты теряешъ время.
— Ладно, ладно. Как скажешь...
— Леди и джентльмены! — произнес Кридмур. — Возьмитесь за веревку. Начнем сначала. Знаю, знаю, здесь жарко, мы все устали, здесь кругом змеи. Не отбивайтесь от группы и берегитесь ползучих гадов. Но в конце пути нас ожидает отдых! Нас ждет Дом Скорби. Вперед, леди и джентльмены. Шаг за шагом!
Они шагали по каменистому ущелью. Земля истрескалась, точно фарфоровое блюдце, разбитое в ярости женщиной. Они выходили из прохладной тени на солнце и снова ступали в тень, опять и опять. В жарком ущелье ветра не было, в воздухе вились мухи. Камни над головой обтесали горячие пыльные ветры. Красное солнце садилось, на горизонте показались крутые изгибы скал. К ридмур вышел вперед и крепче обмотал правую руку веревкой. Когда подопечные начинали разбредаться, он дергал за нее — резко, хотя и беззлобно. Но они упирались и ползли как черепахи. Командир — даже такого отряда полоумных больных, — конечно, из него никудышний. Опустились сумерки, но отряд его все плелся вперед.
Ущелье кишело пещерами, и в одной из них они разбили лагерь. В глубине ее лежали груды старых пожелтевших костей, но те, кто жил здесь — волки или медведи, а может, и кто поопаснее, — давно оставили эти места. На камнях красовались выцветшие синие рисунки: олени, медведи, люди, солнце, козы, змеи, мантикоры — свидетели того, что холмовики когда-то жили в этой пещере, но давно покинули ее.
У входа росли сучковатые деревья и кустарники — укрыться в них от линейных жалкому отряду Кридмура не удалось бы. Но линейные и не стали бы исследовать ущелье, заглядывать в пещеры, продираться сквозь заросли; знай они, где Кридмур, — просто заполнили бы все ущелье ядовитым газом или забросали шумовыми бомбами со смертоносным громом Локомотивов.
Кридмур обвязал веревку вокруг каменной иглы в глубине пещеры и оставил своих подопечных во тьме, а сам сел на плоский валун у входа, где посвежее. Расстегнул пояс, положил Мармиона на землю рядом. И позволил подопечным рыдать во тьме до тех пор, пока всхлипы не стали слишком громкими. Когда один паренек начал приставать к женщинам, Кридмур ударил кулаком по камню и закричал. Он кричал, пока все не разрыдались в голос, но в итоге это их утихомирило, и вскоре они уснули.
Сам Кридмур уснуть не мог. Не позволял голос Мармиона. Он смотрел на звезды и слушал этот скрипучий, дрожащий голос. Стволы в Ложе говорили о войне, и отголоски их беседы доносились до Кридмура — неразборчивые фрагменты, бессмысленный шепот о смерти, поражении, мести, славе. По всему континенту грохот Стволов возвещал об этом. Нескончаемая пальба была шифром, их отвратительным гимном. Когда-то, много лет назад, она Кридмура вдохновляла.
— Хаднэлл погиб.
— Который?
— Старший. Меньше двух часов назад фаланга Линии загнала его в угол в Лэннонтауне. Оцепили главную улицу с двух сторон, окружили его и убили.
— Бедняга Хаднэлл...
— Он хорошо служил нам.
— Ну, что поделаешь. Кто же его заменит?
— Кто-нибудь вызовется.
— У вас всегда кто-нибудь найдется, не так ли?
Кридмур достал из рюкзака тоненькую книгу и раскрыл потертые страницы романа там, где проложил закладку. Прекрасная рыжеволосая крестьянка с туманных лугов старых земель встречала своего возлюбленного, вернувшегося с войны, — раненного, но все такого же красавца.
Кридмуру чем-то нравились любовные романы.
Он читал книгу при слабом свете звезд. Ночное зрение было одним из даров, которыми награждали Стволы.
— Уэллс погиб.
— Кто?
— Молодой агент. Новобранец. Ты его не знал и уже не узнаешь.
— Ночка сегодня не задалась...
— Перед смертью ему удалось уничтожить дамбу в ущелье Редбилл, но его самого по глупости смыло волной.
— Ясно. Значит, есть и хорошие новости, и плохие. Мир полон хорошего и плохого. И это чудесно, не так ли?
Вильям сел рядом с Кридмуром, как верный пес. Тот решил не обращать на него внимания, пока хватит терпения.
— Мистер Кридмур?
— Ложись спать, Вильям.
— Куда мы идем, мистер Кридмур?
— В Дом Скорби. Какое романтичное название! Кажется, оно взято из песни. Но я, так и быть, петь не стану. В Кукольный Домик, Вильям. В дом, где исцеляют. И однажды, возможно, смогут исцелить и тебя.
— Но почему нас ведете туда вы, мистер Кридмур?
— Потому что я — добрый пастырь, Вильям. Я не выношу несправедливости и страданий.
— Вы напуганы. Вас преследуют?
— Вполне возможно, Вильям.
— С вами кто-то говорит?
— Все мы слышим голос совести, Вильям.
Он вел их на запад через холмы. На пятый день пути они вышли на проторенную дорожку, которая извивалась и вела вниз, в каньон из красного камня. Каньон был глубоким, как океан, и просторным, как самая широкая улица Моргана. Когда-то здесь пролегало русло давно иссохшей реки. На грубых, зазубренных каменных стенах красовались рисунки и резьба холмовиков. Осмотреть их как следует Кридмур не успел, потому что его Хозяин сказал:
