Его прикосновение успокоило.
И ворчание это… он ведь и вправду волнуется, за нее, за Астру не потому, что ему выгодно ее при себе держать, не потому, что сила ее нужна, не… просто потому, что она, Астра, маленькая и слабая с его точки зрения. И заботиться о ней надо.
И не только о ней.
А главное, что заботу его принимать было просто. Как вот и ужин.
— Дусенька моя точно знала, что заглянешь, голубцов вот сготовила. А голубцы у нее знатными выходят…
И огромными.
Впрочем, чего еще от великанши ожидать? Правда, голубцы и вправду были чудо до чего вкусны. Ела Астра молча и по старой привычке, от которой так и не сумела избавиться, быстро. Степановский же взирал на нее с умилением.
И руки сцепил.
И пальцы его, квадратные, короткие, казались неуклюжими. В таких скальпель не удержать.
— Так… — Астра утолила первый голод, который оказался вдруг просто неодолимым то ли из-за характерного аромата голубцов, то ли по причине ее обычной забывчивости, то ли оттого, что вчера она выложилась, а восстановиться, как обычно, не восстановилась. — Что произошло?
— В том и дело, что ничего. Ты ешь, ешь… привезли нам покойничка. На сохранение. Сама знаешь, что в управе кристаллы слабенькие, там день-другой задержат, пока экспертиза, то да сё… ешь, кому говорят.
Астра ела.
Макала в жирный соус куски хлеба и ела.
Серафима Кузьминична сама пришла в больничку и ее привела, сказала, мол, внучка, оставить не с кем. И ей поверили, пусть и была Астра уже не ребенком. Но… почему нет.
Кто в здравом уме ведьме откажет в этакой-то малости?
— Так вот… распотрошили его, конечно, знатно. Стасичка, хоть пугало пугалом, однако же работу свою знает…
…в больнице Астре понравилось.
Даже нет, не так.
Она словно оказалась именно в том месте, где была нужна. И где эта ее нужность делала неважным все остальное.
— Он-то мне и звякнул грешным делом, — продолжил Степановский. — Просил, чтоб глянул покойничка… мол, больно все гладко.
— А оно не гладко?
…у Серафимы Кузьминичны отыскался вдруг диплом, что Астру совершенно не удивило, как и не удивило бы, узнай она, что диплом ненастоящий.
Не важно.
Она получила кабинет.
И приемные дни. Пациентов, что с первого взгляда проникались к Серафиме Казимировне должным уважением. Ей-то никто хамить не решался, и начальства не требовал и уж тем более не пытался ущипнуть, дернуть за волосы или еще какую глупость сотворить.
— Сейчас сама глянешь. На вот, запей.
Клюквенный морс оказался в меру сладким, с легкой нотой мяты, и Астра, не чинясь, выпила огромную кружку до дна.
— Вот и умничка, — сказал Степановский, убирая посуду.
…в морг Астра добралась к концу первой недели, когда изучила все три этажа больнички, убедилась, что никто-то не собирается ее гнать.
И наткнулась на лестницу.
На дверь.
Степановского, который аккурат вскрытие проводил. И ее почуял, но не стал пугать, как не стал говорить, что нечего юным особам на посторонних вскрытиях делать. Но напротив, подвинулся и стал вслух проговаривать каждое свое действие. А закончивши, зашивши тело того старика, укрывши его простыночкой, не из необходимости, но данью уважения к прожитой жизни, сказал:
— Сейчас ужинать станем. Иди руки мой.
И Астра не осмелилась перечить.
В тот день из морга ее, усталую и осоловелую от впечатлений и сытости, забрала Серафима Казимировна. Ругать не стала, но сказала:
— Учись. Лучшего наставника при всем желании не сыскать. И не гляди, что из горного народа.
Астра и не глядела.
И права оказалась Серафима Казимировна. Во всем права.
А мертвец, которого Степановский вытащил из ячейки, на первый взгляд казался обыкновенным. И да, вскрытие уже проводилось, о чем свидетельствовала тонкая полоса шва. Впрочем, Астра смотрела не на полосу, но на человека, который не так давно был живым, а теперь взял и умер.
Слишком рано.
Она не могла понять, откуда взялось это ощущение и, главное, было оно твердым, ясным.
— Рано? — спросила она.
Мужчина был еще не стар. На висках его появилась седина, но люди вовсе седеют рано. Сколько ему?
Астра осторожно коснулась желтоватой кожи, отметив, что кристаллы в управлении действительно следовало бы заменить, если уж стазис настолько нестабилен, что начались процессы разложения. Кожа показалась теплой, а потом…
…она закрыла глаза.
— Не пытайся быть, как люди, у них свой путь, — Степановский и вправду оказался удивительным наставником. Он был бесконечно терпелив и, пожалуй, чем-то напоминал отца. Почему-то за это сходство Астре становилось неловко, будто она была в нем виновата. — Люди лишены твоей силы, а потому вынуждены опираться на знания, на умения. Тебе же достаточно сосредоточиться, чтобы увидеть…
— Что в анамнезе? — она услышала свой голос со стороны, и тот вновь изменился. Так требовательно и жестко могла бы говорить матушка, но никак не сама Астра.
— Да в том и дело, что покойный был на редкость здоровым человеком, — отозвался Степановский. — Легкая близорукость. Остатки язвы, пусть залеченной, но диету он явно соблюдать отказывался. В левом легком следы фиброза, стало быть, имела место пневмония с осложнениями, но тоже поймали вовремя. А так… кости вот слабеть стали, сосуды, но вновь же, возрастное…
Значит, он не так уж и молод.
Лицо округлое, спокойное.
Удивленное слегка.
И слышит Астра, что язву эту, которая зарубцевалась пару лет как и вовсе не стараниями пациента, но сил на нее ушло немерено, что злило. А еще, пожалуй, удивляло. Как можно так? Врач старался. Люди тоже бывают одаренными, но им лечение дается куда как тяжелее, чем иным. И вот он старался, вливал силы свои, затягивал дыру в желудке, которая могла бы к смерти привести. А пациент вместо того, чтобы проникнуться, взял и решил, будто вновь совершенно здоров.
И диету он не соблюдал.
Жирное любил определенно, оттого и на сосудах бляшки появились, и сами эти сосуды стали уже.
Легкие… было воспаление, которое он старался не замечать, уговаривая себя, что кашель пройдет. А тот не проходил… но потом, после, можно ведь было не курить? Или хотя бы курить, но не столько, сколько он… легкие насквозь пропитались дымом и отравой, которая в нем содержится.
Астра покачала головой.
Кости? Да, стали более хрупкими. И суставы тазобедренные начали деформироваться, пока даже не начали, пока эта деформация лишь наметилась, но еще год-другой и появились бы боли, сперва временные, раздражающие, потом почти постоянные, потом…
…а вот поджелудочная шаром.
И печень с патологическими изменениями.
— Рак, — Астра произнесла это с легким сожалением. — Первая стадия…
— Умничка, — восхитился Степановский.
Астра же вздохнула.
Что толку? Порой ей начинало казаться, что лучше бы эта родовая сила вовсе не возвращалась бы. Пусть бы, запечатанная браслетами, закрытая, она умерла, оставив Астру обыкновенной. Ведь какой толк от силы, если к пациентам ее все одно не допустят?
Образования нет.
Квалификации тоже.
А откуда ей взяться, когда ее к учебе не допускают?
— А еще? — он глядел с прищуром, и узкие глаза вовсе терялись на огромном лице Степановского.
Еще?
Есть что-то еще, только… непонятное. Неприятное. И отнюдь не оттого, что самой Астре не нравится прикасаться к мертвецу. Она не брезглива, во всяком случае, в том, когда дело касается болезней. А болезнь была… странная, незнакомая. И почуяв ее, Астра сглотнула вязкий ком слюны.
Захотелось вдруг убрать руки.
Вытереть.
Вымыть с хозяйственным мылом, да и щеткой воспользоваться, сдирая с кожи сам след чужой недоброй силы.
— Мертвое ведьмовство, — сказала она, разглядывая червя — теперь Астра его видела столь явно, что даже удивительно, как остался он незамеченным. — И чрезвычайно сильное…
Червь еще шевелился, пытаясь выбраться из кокона мертвой плоти, но силы его таяли.
