«Дедко, — Думал он, играя мечами, — был старее, а разворотливее. Давно бы уж своей палицей синюхами пометил».
Разогреться не успел, как все мечи лежали у его ног. И птица — вран все с тем же невозмутимым видом, сидела на его плече. А дружинники, сконфуженно улыбаясь, сбились в кучу, чтобы ненароком не угодить под его удары.
Остановились мечи, и он сам, словно вынырнул из круговерти. Глаза смеются, на губах улыбка. И даже не запыхался.
— Я и без меча могу. Дедко всякому бою учил. Мне до него еще тянуться и тянуться.
Левая рука мягко опустилась на плечо ближнего к нему, дружинника, шевельнулись пальцы и тот медленно, поддерживаемый им, медленно опустился на землю.
— И пальцем убить можно, если знать, куда ткнуть. А можно и так.
Рука с раскрытой ладонью вылетела вперед и Ратимир, который наблюдал за боем шагов с пяти. Отлетел на пару саженей назад и покатился по земле.
Воевода, сам того не ведая, смотрел на него с раскрытым ртом. Увлекся парень, без ума свою силу показывает. Как бы не покалечил кого. И разговоры лишние пойдут. Пол — города собралось, чтобы посмотреть на потеху. Слухи пойдут, пересуды. Всем рты не заткнешь.
Ратимир, кряхтя, поднялся на ноги и, мало что понимая, измерил глазом расстояние до Радогора. Потом скосил глаза на, неподвижно лежащего, дружинника.
— Сомлел он. — Пояснил ему Радогор, заметивший беспокойный взгляд. — Я же говорю. Что и меча не надо, чтобы убить, если знать как…
А толпа вокруг них все увеличивалась и увеличивалась Здесь и дружжиные вои, и градские. И те, кто время в трактире коротал. А больше того стариков и мальцов вездесущих. Ахнули, когда Ратимир по земле покатился, гадая чем того парень оглаушил. А почему да как, не ясно Парняга и с места не двинулся, а старшину, как ветром сдуло. И того, который подле него устроился, не бил…
Ратимир грудь мнет. Словно кузнечным молотом бахнуло, едва дух не вышибло.
— А еще что можешь? — Хмуро спросил он, искоса поглядывая на свою дружину. Невместно старшине по земле кататься перед всем честным народом неведомо от чего.
— Могу пять стрел в воздухе держать, одна за другой, пока первая в око не воткнется. А если дальше, то и шесть сумею.
— Показывай все! — озлобился старшина.
Малец безусый делает то, что и доброму вою не под силу.
И Радогор скорбно вздохнул. Чувствуя, как уплывает последняя надежда. Обидел своей глупой похвальбой Ратимира. Не надо было его на земь валить.
— Не надо, друг Ратимир. — Остановил его воевода. — Я тому очевидец. Рядом на стене стоял. Скажи спасибо, что бережется он и все силы не показывает, а то бы покрошил твоих ребят и не заметил. Не нашему бою его учил волхв.
Но теперь уже и дружина не хотела отпускать Радогора к его неудовольствию. Один из них ушел в трактир за чуркой, другой раздвигал руками толпу.
— Так хватит ли?
Третий толкает в руки копье. Со скорбным вздохом принял его рукой и неожиданно грозно, взрослея на глазах, сверкнул очами. Неясная, дремлющая до поры, сила в нем пробудилась в нем.
— Расступитесь шире, чтобы не покалечил кого.
Меч теплом дохнул в спину.
Старый волхв непременно бы попенял ему, а может и за вихор оттаскал за то, что явил людям тайное искусство.
А копье уже вертелось в его руках, со свистом описывая круги над головой, перед грудью, оберегая его от неожиданного удара. Нырнуло под его руку, скрылось за спиной и выскочило с другой стороны, по змеиному, на всю длину, ужалив невидимого противника. И снова исчезло, чтобы через мгновение появиться вновь.
Как завороженные, затаив дыхание, следили собравшиеся перед постоялым двором за ним. За его танцем, иначе то что видели их глаза, назвать было нельзя, за грозным и устрашающим танцем.
Не кленовое ратовище, змея, живая и послушная, была в его руках. Вилась вокруг его тела, взлетала над гололвой. Выскакивала из — за спины. И тогда людям казалось, что двое длиннее она. И тогда они шарахались в стороны, чтобы не угодить под удар сверкающего наконечника.
А копье все быстрее и быстрее раскручивалось в его ловких руках. Взмыло вверх над головой, исчезло в ярких солнечных лучах, повисло черной точкой и, клюнув наконечником, разгоняясь, полетело вниз. Радогор, чуть пошевелил ногами, и без замаха, резко над головой, выбросил руку навстречу копью. Копье вонзилось в землю в пальце от его ноги. И распалось на двое, разрезанное ударом его руки. И толпа ахнула. Не было в его руке ни меча, ни ножа, а мореное до каменной твердости, ратовище развалилось, как сухая ветка.
Перехватил в левую руку лук и поправил тул, чтобы удобней было хватать стрелы. Кровь гулко колотилась в висках, а глаза не отрывались от поставленной ребром к нему, не толстой плахи. Замер, успокаиваясь, затаил дыхание и растянул турий лук. Глаза сошлись в щелку. И снова показалось воеводе, что не молоденький парнишка, матерый вой, не раз познавший вражескую кровь, растягивает лук. Вран, примостившийся было на его плече после баловства с копьем, поднялся не высоко над головой.
Все движения слились в одно так, что всем показалось, будто только раз и растянул он свой жуткий лук, а в доску дробным стуком, одна за другой, прочертив дорожку, воткнулись стрелы, дразня взгляды подрагивающим оперением.
А лук уже лежит у его ног. Махнул рукой и золотистые звездочки сверкнули в воздухе. И все пять метательных ножей воткнулись в плаху до половины лезвия.
Краска медленно отливала от его лица.
— Дедко заставлял с утра до вечера стрелы метать целыми седьмицами. — Пояснил он, стыдливо отворачивая взгляд в сторону. Как бы опять за похвальбу не сочли — Порой по не одной жиле в лохмотья снашивал. Только лук иной был, помягче.
Смур, из — за спины, наклонился, поднял лук, и потянул за тетиву. И побагровел, поняв, что ему не под силу растянуть грозное оружие. Оконфузился перед народом. И незаметно оглянулся, не смотрит ли кто на него?
— А ты не так, сударь воевода, тяни. — Посоветовал Радогор, заметив его движение. И шепнул. — Ты не жилу, ты луковище от себя гни, тогда стрела сама слетит. И поддается он тогда руке легче. С коня можно бить опять же хоть человека, хоть зверя. Или птицу.
Смур, хмуро выслушивал его совет. В душе его все перевернулось. Малолеток советы воеводе дает. Лук натужно заскрипел, растягиваясь, в его руках. Но одним духом пять стрел?
— Оставайся, Радогор. Правой рукой тебя сделаю. Старосты в городе больше не будет. Не позволю. Пря и разноголосица от них. А там и всю дружину под тебя поставлю. А на первых порах, чтобы кривотолков не было, сам с тобой похожу.
Не зазорно воеводе просить такого воя, подумалось ему. Можно гордыню переломить. И дружине не зазорно у него будет под рукой ходить. Притерпятся. А если хоть что — то у парня переймут. Городу безбоязненно жить. А уж о том, каких сил нагуляет, когда в возраст войдет и подумать страшно.
