Перед ними, закатив глаза до белых полосок между веками, лежал седовласый мужчина, прошлой ночью убитый и развеянный по святилищу.
— Может, это морун? — Джай отпрянул от кровати, но потом сообразил, что беречься уже поздно, и с обреченным вздохом вернулся на прежнее место. В последнее время моруны стали настоящим бедствием, месяцами вызревая в безвестных степных могилах, чтобы одной прекрасной ночкой отправиться в посмертное странствие. На людей они нападали редко, но разносили заразу, против которой были бессильны даже ирны, а посему кара за оставшийся без огненного погребения труп перевешивала таковую за собственно убийство. Одно хорошо — смертность среди одиноких путников резко пошла на убыль. Грабители предпочитали оставить свидетеля в живых, чем возиться с отдачей последнего долга, выдавая себя столбом черного вонючего дыма, — попросту оттащить покойника с дороги и забросать хворостом уже не получалось. Мертвецы соглашались спокойно лежать только в кладбищенской земле, регулярно осеняемой ирной, но большинство людей все равно предпочитало огненное погребение, ибо откопавшийся морун чаще всего плелся домой к себе или обидчику.
Более рисковый ЭрТар тут же прижался ухом к груди тваребожца.
— Сердце бьется, — ободряюще сообщил он.
— А у моруна ты его слушал?
— Нет, я в него только стрелял, — пожал плечами горец.
— Ну и как?
— Еле пошатнулся. Но кровь из него уж точно не текла. — ЭрТар кивнул на где-то оцарапанный и еще кровящий висок жреца.
Обережник немного успокоился. Тем не менее предстояло решать, что делать с неожиданной добычей, причем как можно быстрее.
Зато горец уже придумал. И подобрал выроненный жрецом нож.
— Стой! — в последний момент спохватился Джай. — Пленных нельзя убивать!
— Предлагаешь побрызгать на него водичкой, предъявить свою наколку и отвести в застенок, э? — ехидно поинтересовался горец. — А не боишься снова шейку поцарапать?
— Эй, — опомнился обережник, — да ты отлично по-нашему говоришь!
— Конечно, — невозмутимо подтвердил ЭрТар. — Я ж до семи лет на равнине жил.
— Так какого Иггра ты мне мозги пудрил?!
— Двуединого. А у вас их много? — заинтересовался горец. — Ты б на себя со стороны посмотрел, еще бы не так кривлялся!
— И что же со мной не так?! — возмутился Джай.
— Все так, не переживай! — снисходительно утешил его ЭрТар. — У вас, равнинников, при виде горцев такое лицо делается, что грех лишний раз не полюбоваться!
— То есть поиздеваться?!
Горец белозубо улыбнулся:
— Какого барана к овце подпустишь, такого ягненка и получишь!
— Паршивый «сорока»! — не оценил горскую присказку Джай. — Тебе только овец и пасти, ни на что другое мозгов не хватает!
— Ага, — с притворным смирением согласился ЭрТар, — после овец с вами, равнинниками, до того тяжело — никак поверить не могу, что такие дураки разговаривают, а не блеют! Этот тип тебя убить хотел, а ты его, как дорогого гостя, на свою кровать уложил. Еще одеялом бы накрыл — вдруг ему холодно!
— Убивать так не приходят, — рассудительно заметил обережник. — Разумнее перерезать одному спящему горло, а потом уж допрашивать второго. К тому же мы с ним почти договорились…
— Почти! — скривился горец, снова нацеливая нож. — Вот сейчас — наверняка будет!
— А вдруг он опять рассыплется в труху, чтобы явиться за нами завтрашней ночью?
Тут ЭрТар призадумался, «песьим хвостом» крутя нож между пальцами. Кошак на полусогнутых подкрался к кровати и, вытянув шею, обнюхивал свесившуюся с нее руку, боязливо косясь на хозяина.
— По крайней мере, так он лежит и не рыпается, — торопливо продолжил Джай. — Надо только побыстрее его связать.
— И что? Затолкать под кровать, авось никто не хватится?
Как раз на этом месте мысли обережника и спотыкались.
— Ты ж у нас умный, вот ты и думай, — ловко перекинул он хомут на ЭрТара, и начал обыскивать по-прежнему неподвижное тело — вдруг где-нибудь затаился еще один ножик?
Ткань мантии оказалась плотной и складчатой, очень затрудняющей дело, а когда Джай ее содрал, оказалось, что обыскивать-то и нечего — больше на тваребожце ничего не было, даже нижнего белья. Зато вместо него…
Читать в Орите умел хорошо если каждый десятый, зато в татуировках не путались даже пятилетние малыши. Красный цвет — профессии, связанные с кровью: охотники, лекари, обережники; голубой — с искусством: художники, барды, скульпторы; черный — со смертью: гробовщики, могильщики, мусорщики, зеленый — с землей: пахари и скотоводы, коричневый — с ремеслами: кузнецы, гончары, портные. Желтые рисунки делали купцы и владельцы едален, золотыми с рождения щеголяла знать. Без татуировок обходились только йеры. Их и так за три полета видно.
Простому же смертному без цехового знака никуда: а вдруг ты какой-нибудь жулик или лентяй, так и не выбившийся из подмастерьев? Конечно, любую наколку можно подделать, но если обман откроется, то поверх нее ляпнут клеймо, с которым тебя уже никто не возьмет ни на службу, ни в ученики.
Но такой татуировки ни Джай, ни ЭрТар никогда не видели. Даже не слышали ни о чем подобном. Левую руку тваребожца от запястья до плеча, заползая на бок и шею, обвивала тщательно прорисованная, темно-синяя с металлическим отливом лоза, словно сама по себе проступившая сквозь кожу. Казалось, пятипалые листочки вот-вот шевельнутся на ветру.
Следующей в глаза бросалась россыпь свежих синяков, слагающихся в жутковатый, хорошо знакомый обережнику узор — словно кто-то задался целью пометить ими все болевые точки человека. Под ногтями тоже было черным-черно от втыкаемых туда иголок, а запястья сожжены до голого мяса, словно на них надевали раскаленные кандалы. К этому кошмару страшно было даже прикасаться, не то что связывать. Удивительно, как он вообще смог нож держать.
— Знаешь, — задумчиво сказал ЭрТар, — я бы на его месте тоже озверел.
— Иди воды лучше из ведра принеси, — рыкнул на него Джай, — а то как бы он у нас сам концы не отдал!
Горец не стал мелочиться, приволок все ведро. Нож он благоразумно воткнул в стол.
Обережник зачерпнул с полкружки, набрал в рот и фукнул седому в лицо. Хоть бы веки вздрогнули.
— Ты белье гладить собираешься или этого шмара будить? — ЭрТар отобрал у Джая кружку и, присев с другой стороны кровати, веером выплеснул на грудь и голову жреца остаток воды. Звучно похлопал мужчину по мокрым щекам. — Хэй, просыпайся! Теперь уже мы хотим с тобой поболтать.
— А он вообще дышит? — Обережник наклонился к лицу тваребожца, пытаясь услышать или губами уловить колебание воздуха возле его ноздрей, но все перебивало приглушенное урчание и сопение кошака, тоже беспокойно тычущегося в доходягу мордой.
