Она уже хрипела, а перед глазами плыли круги, но каждое сказанное слово впечатывалось в память. Пальцы разжались, девушка сползла по холодной стене на пол, жадно ловя ртом воздух. На глазах выступили слезы, легкие горели, горло саднило.
— Поняла?
— Да.
— Твой Дар не безграничен. Он исчерпаем, как всякая сила. Ты можешь устать, заболеть, испугаться и сделаешься бесполезна. Никому не сможешь помочь. Когда в твой дом стучится голодный, ты дашь ему хлеба?
Лесана вскинула глаза на наставника и упрямо ответила:
— Дам.
— А если за день к тебе постучится толпа голодных? А у тебя на полатях пятеро ребятишек, родители-старики и погреба не ломятся?
— У меня нет столько хлеба.
— То есть кому-то придется показать со двора?
Она потупилась и едва слышно ответила:
— Да…
— Так вот, запомни: иногда доброта да жалость могут погубить. Тебя. И других, ни в чем неповинных людей.
Она молчала, терла шею и с ужасом понимала, что наставник прав и… не прав! Какое-то время они сидели молча, потом Лесана осторожно спросила:
— Крефф, почему я — ратоборец?
Этот вопрос давно не давал ей покоя. Как? Кто это решил? Из-за чего?
Мужчина усмехнулся.
— Потому что ты умеешь драться и побеждать. У тебя Дар, Лесана. Дар убивать. А значит, и защищать.
От этих слов девушку продрал липкий ужас. Она не хотела убивать. Не хотела причинять боль. Не хотела проводить ночи, карауля обозы, а дни, востря меч.
Лесана неловко поднялась, опираясь на стену.
— Я не умею драться! Я сроду не дралась. Даже в девках!
Он пожал плечами.
— Ну, как же. Ты дважды побила мужиков, гораздо сильнее и крупнее себя самой. А недавно ты швырнула Фебра. Да так, что он до ночи валялся без памяти. А Фебр из старших и лучших моих послушников. Твой Дар очень силен.
И тут же безо всякого перехода Клесх вдруг спросил:
— Краски-то у тебя еще не закончились?
— Нет.
Она все еще алела, говоря ему о девичьем.
— Хорошо.
Лесана не уразумела, чего ж в этом хорошего, а потому сказала о другом:
— Я не умею. Не умею пользоваться Даром.
— Это потому, что твой страх сильнее и туманит разум. Запомни, цветочек, — крефф усмехнулся, шагнул к ученице и наклонился к самому ее уху, словно собираясь поделиться сокровенной тайной, — запомни навсегда: страх убивает. Лишает силы. Где живет страх — нет места Дару.
Девушка застыла, боясь дышать. Он стоял так близко, а голос звучал так вкрадчиво, что становился похож на кошачье мурлыканье.
— Я не боюсь, — прошептала она и замерла, когда мужская ладонь легла на напряженную шею, а пальцы нежно приласкали неистово бьющийся живчик.
— Когда метнула Фебра, не боялась. И сегодня, когда одолела Вьюда. Ты смелая. Но ты — девка. Никогда не забывай об этом. Ты — не парень. Научись защищаться. И никого не бойся. В Цитадели нет человека, из которого ты не смогла бы вышибить дух.
Серые глаза смотрели в самую душу, у Лесаны кружилась голова. Ни разу еще крефф не прикасался к ней и не говорил так.
— Дар, как и сила тела — исчерпаем, — продолжил Клесх негромко, а сильные жесткие пальцы по-прежнему нежно касались белой шеи. — Но, как и силу тела, силу души нужно трудить. Могущество Осененного — в его крови, в его душе. Здесь.
Ладонь мужчины мягко коснулась тяжко вздымающейся девичьей груди.
— Если рассудок заходится от ужаса — Дар не проснется. Только злоба и ярость могут пробудить его. Только гнев. Твоя сила — в гневе. Твоя слабость — в страхе. Испугаешься — пропадешь.
Послушница смотрела на Клесха широко распахнутыми глазами.
— А еще запомни: Дар льется из тела, как поток крови, выплеснешь все — умрешь. Это значит, что гневом нужно управлять. Иначе он тебя убьет. А теперь идем. Буду учить тебя не бояться.
Словно во сне Лесана шагнула следом — к узкой крутой лестнице. Девушка спускалась, задыхаясь от обиды и разочарования. Ей так хотелось, чтобы он ее поцеловал…
* * *
Деревья шумели, и от земли пахло прелой хвоей. Солнце садилось.
Нет, нет, нет! Лесана еле сдерживала рыдания. Ужас подкатывал к горлу. Она стояла крепко-накрепко привязанная за руку к стволу могучей сосны. А на лес опускалась ночь.
Из всего оружия Клесх оставил ученице только деревянный меч.
«Я буду ждать тебя в Цитадели».
Нет, нет, нет!!!
От нее пахло кровью и страхом.
«У тебя краски. Ты в самой поре».
Наставник ушел, бросив девушку скулить от ужаса. И ни разу не обернулся.
На запах крови придут Ходящие В Ночи. А у нее только деревянный меч. Ужас снова прихватил за бока, стиснул так, что дышать стало невмочь, аж в груди запекло.
Полумрак сгущался, Лесана яростно воевала с мудреными узлами, которых навязал крефф. Освободиться, бежать! Без оглядки. Туда — в Цитадель, под надежные каменные стены, под защиту тяжелых ворот, где действует охранное заклятье!
Невдалеке хрустнула ветка. Девушка молча взвыла от снедающего страха и вцепилась в узлы зубами, рвала их, рыдая и рыча. Наконец пенька подалась. Пленница неистово дергала запястьем, высвобождаясь из пут. Она уже почти справилась с веревкой, когда услышала…
Сердце обвалилось в самый живот. Послушница медленно подняла голову, оборачиваясь. Напротив, в сгущающейся тьме стоял Ходящий. Не кровосос. Не оборотень.
Человек.
Мертвый.
Только теперь изменивший направление ветер донес до девушки удушающую вонь.
Вурдалак.
Ноги ослабли, подогнулись. Выученица Цитадели рухнула на землю. Животная паника лишила языка, девушка не смогла даже закричать, только смотрела снизу вверх на приближающегося упыря.
От Ходящего истекало мертвенное болотное сияние. Лесана видела обезображенное раздувшееся лицо, посиневшие губы, незрячие, подернутые белесой поволокой глаза.
Опухшие руки потянулись к добыче. Походка покойника была страшной, он переваливался неуклюже, на негнущихся ногах, иногда припадая то на правую, то на левую стопу. Словно хмельной.
Девушка захрипела, попыталась отползти, но нераспутанная веревка держала крепко, а спина уперлась в ствол дерева. От нежити жертву отделяло всего несколько шагов. Вонь, истекающая от Ходящего стала нестерпимой, а уродливое лицо, со следами земли на гниющей коже, исказилось жадностью. Синие губы растянулись, обнажили крепкие зубы.
Ее загрызет до смерти чей-то муж или отец. Кто-то, кто любил, страдал, жил, но умер и… превратился в это.
Нет! Лесана зажмурилась и закричала с надрывом, едва не обдирая горло:
— Гьельд арге эсхе!
Упырь замер, словно наткнувшись на невидимую преграду. Мертвые руки шарили в воздухе, но чудище не двигалось. Заклинание на языке Ушедших держало крепко.
