— Так он же вроде неплохо поет, — удивился я. — Конечно, не Паваротти, но на фоне остальных певцов…
— Да кто говорит о Стасе?! — взорвался Вовка. — Его бабушка на сцену вышла. Она может и великая певица, но, сколько ей лет?! Ее зимой надо выпускать на улицу, посыпать дорожки песком! Она как выползла на сцену, как запела… у меня аж ухи в трубочку свернулись…
— И от этого ты поссорился с Аськой, — понятливо кивнул я.
Вовка снова посторонился, на этот раз выпуская из издательства девушку в полупрозрачной блузке и юбке, сшитой, судя по ее длине, из мужского галстука…
— Да если бы, — протянул Владимир Батькович, провожая девушку взглядом. — Сидим мы, значит, на концерте. Аське понравилось. Слушает она пение этой самой Пьехи и балдеет… Тащится как удав по стекловате. А я как это все услышал… Сижу я себе, значит, никого не трогаю и тихо, так, говорю: «Вы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ыпустите меня отсюда… Я больше не бу-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-уду-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!» Соседи со всех сторон лежали. А Аська как услышала, так чуть ли ядом плеваться начала, до сих пор не отойдет!
Угу. Особенно после такого диалога.
Я покосился на Вовку. Его лицо изображало вселенскую скорбь, а в глазах плясали чертики.
— М-да, — протянул я, — тяжелый случай… Боюсь, это уже не лечится…
— А я о чем говорю. Пошли?
Честно говоря, я был уверен, что на проходной нас не пропустят. Обычно ведь как… Хочешь куда-нибудь пройти, а на ворота охраняются каким-нибудь «божьим одуванчиком» (причем не обязательно бабушкой), и при пересечении условной границы начинается: «А вы куда? А вы зачем? А вы почему?» Можно подумать охранник этот вопросительные слова повторяет, чтобы не забыть.
Как не странно, на этот раз все было по-другому. Вовка уверенно подошел к постовому — лысеющему дедку лет шестидесяти, замаскировавшегося под объект интерьера в стеклянной коробке поста.
— Привет, дядя Петя.
— А, Владимир, какая встреча, — радостно отозвался дедок, нахлобучивая на голову белую фуражку. — Явился, значит, а я думал, ты уже меня забыл… А чего пришел? Практика у вас, что ли? В юридический отдел собираешься?
— Да нет, дядь петь, у меня ж уже практика закончилась… — улыбнулся Вован. — Я просто так пришел. К дяде Вите. На последних словах Вовка недовольно скривился, но охранник ничего не заметил:
— И то дело! Ну, проходи, чего стал… А кто это с тобой?
— Да друг мой, — ухмыльнулся Вовка.
— Ну, идите тогда, — вздохнул дедок, осторожно приглаживая усы.
Мы уже начали подниматься по лестнице на второй этаж, когда я внезапно вспомнил:
— Вов, а ты знаешь, в каком кабинете этот журналист? Как там его, Ходынцев?
Вован резко остановился:
— Не-а… Не знаю…
— И что будем делать? — скептически поинтересовался я. — Спросим у твоего отчима?
Вовку аж перекосило при этих словах:
— Да ну его к Эйфелевой башне!!! Я лучше внизу спрошу!
Он сбежал по ступенькам и скрылся за углом, а я остановился на лестничном пролете и, оперевшись спиной о стену, стал терпеливо ждать.
Впрочем, времени прошло немного. Через пару минут послышались шаги, и появился Вовка. Он поднимался по лестнице, засунув руки в карманы брюк и насвистывая какую-то мелодию:
— По словам дяди Пети, нужный нам журналист обитает в двадцать четвертом кабинете на втором этаже, — сообщил товарищ Данешти.
— Так чего мы стоим? Пошли.
Господин Ходынцев полностью оправдывал свою фамилию. В двадцать четвертом кабинете его не оказалось, но симпатичная улыбчивая девушка, сидевшая за компьютером и уверенно щелкавшая по клавиатуре («по-моему, это сапер» — тихо предположил Вовка, «А мне кажется, больше на пинбол похоже…» — также тихо не согласился я), сообщила, что Дмитрий Васильевич в тридцать втором кабинете.
В кабинете под номером тридцать два нам сказали, что Ходынцев здесь был, но минут пять назад вышел, отправившись в семнадцатый кабинет. В семнадцатом кабинете нас послали. В двадцать седьмой кабинет.
В общем, господина Ходынцева мы так и не выловили…
Наконец, остановившись напротив одного из кабинетов с полуоткрытой дверью, я поинтересовался:
— И что дальше?
Вован задумчиво почесал макушку, и его глаза вспыхнули азартом:
— О! У меня есть идея!
Я скептически хмыкнул:
— Паспарту, достань папироску, у мистера Фикса есть план!
Вовка смерил меня презрительным взглядом и продолжил:
— Так вот! Мы тут тыкаемся из одного кабинета в другой, вот ничего и не поучается. А тут надо действовать систематически. Итак! Заклеиваем дверь на улицу скотчем. На верхнем этаже вешаем красные флажки — знаешь, как при охоте на волков в исторических книжках — Это чтоб Ходынцев не отрастил крылья и не улетел, а то мало ли… А потом мы вместе: я — по лестнице слева, ты — справа, — сгоняем этого журналюгу к сторожке на первом этаже! Ну, как идея?!
Идея была идиотской. Что я и сказал Вовке.
Друг обиженно фыркнул:
— Ну, вот что ты за человек?! Нет в тебе творческой жилки! Как ты вообще умудряешься на «лингвистике и журналистике» учиться?
— Ой, — скривился я. — Можно подумать, у тебя эта жилка есть!
Вован пренебрежительно хмыкнул:
— А то как же! Нужно же бедному юристу зарабатывать на свой кусок хлеба с маслом!
— Ты еще скажи, «с черной икрой»!
Вовка только приоткрыл рот, собираясь сказать очередную пакость (почему пакость? Да потому, что он ничего, кроме этого не говорит…), как вдруг из кабинета, перед которым мы стояли, раздался мужской голос:
— Владимир?! Это ты?!
Вовка вздрогнул всем телом и медленно-медленно повернулся к двери:
— Ну, я…
Говоривший (я его не видел, а вот Вовка, похоже, рассмотрел хорошо) удивленно хмыкнул:
— И что ты тогда там стоишь? Заходи, Владимир…
— … Ильич, — тихо добавил я.
Вовка бросил на меня зверский взгляд и, прошипев:
— А с вами, Лев Давыдович, мы поговорим позже, — зашел в кабинет.
Первые несколько секунд из-за двери звучали голоса, но постепенно они стали звучать все тише… Так что, с кем и о чем там разговаривали, я не слышал. Да и не особо прислушивался. Тем более, что из соседнего кабинета раздалось слово «вампир», и я, усиленно изучая потолок (ой, а что там за трещинка?) и делая вид, что просто так прогуливаюсь, направился к тому помещению.
Наконец, подобравшись к кабинету, я остановился и прислушался…
— …о вампирах, — хмыкнул сухой мужской голос.
Жаль, я не услышал начала фразы.
— И никакой это не бред, — жарко возразили ему. — Все это было на самом деле!
