— Любому мыслящему доступно больше, чем он желает.
Заумных намеков Катрин не воспринимала с детства.
— Что-то мне нынче и самой смысл многих слов недоступен, — покаянно призналась шпионка.
— Похоже, запасы твоего смирения и вежливости не безграничны, — смех лесной женщины был тих. — Ценишь иные добродетели?
— Я бы сказала — «Каждому свое»,[22] но эта мысль была написана над одними гадкими воротами, — пробормотала Катрин.
— А что еще пишут над воротами в ваших далеких землях?
* * *
Они сидели на берегу ручья. Земля здесь была суха, комары куда-то исчезли. Луна неспешно катилась по темным зубцам над озером.
— Все будет плохо. Возможно, очень плохо, — мрачно повторила Катрин.
— Бывает ли все хорошо? — вздохнула лесная женщина.
Они беседовали долго. Иногда Катрин казалось, что в глубине глаз собеседницы плывет и мерцает живое серебро, совсем как в ручье, но не обманчивый ли это отсвет луны, девушка так и не узнала.
— Будущее легко узнать. Тебе сказать? — хозяйка леса смотрела на ручей.
— Нет, — Катрин передернула плечами. — Я, собственно, и сама в некотором роде прорицать норовлю.
— Ты говоришь об угрозе, но образ ее нам неясен. Говоришь о странных и нелепых, бесполезных, вещах. Так ли ты уверена, что их появление убьет наш мир?
— Я ни в чем не уверена. Не умею читать будущее как в книге. Могу просто сравнивать…
Катрин вновь рассказывала о болезнях и обманчивом благоденствии, о слабых людях, ненавидящих все вокруг, о корректной глупости, возведенной в главную добродетель, о войнах, где люди гибнут густо и бессмысленно…
…Вокруг по-прежнему текла, колыхалась ночь. Пахло молодой окрепшей листвой, лес шуршал и шептался, занятый собственной, совершенно не нуждающейся в чьем-то надзоре, жизнью.
Катрин почувствовала отвращение к себе и своим труднообъяснимым опасениям, к родному тошнотворному миру, оставшемуся так далеко за радугой. Умолкла, чувствуя, что говорить нечего.
— Оставь здесь печаль, — лесная женщина легко тронула ее за плечо. — С нами трудно справиться. Мы будем жить, как хотим. Всегда. Наш мир совсем иной.
Катрин подумала о перьях, томагавках, последнем пути на север…
Собеседница тихонько засмеялась:
— Мы не дикари. Мы — другие. Дарки. Глупое слово, но лучше и не скажешь.
— Вы можете стать совсем… другими.
— Людям с нами не справиться. Да и нет смысла. Все уже поделено и бессмысленно мешать друг другу. Ты способна представить день без прихода ночи?
— На вашем месте я бы никого не пускала в свой дом. Ни днем, ни ночью.
— Кто может решить, пускать гостей или нет? Вы приходите уже сотни лет. Не только люди. Дарки тоже приходят. Наш мир принимает всех, и потомки гостей верят, что здесь их истинный дом. Мы разные. У дарков нет королей, нет лордов. У людей иначе. Разве это повод убивать? Мы слишком разные. И места хватит всем.
— Это ваша земля. Она… здоровая. Жаль, если этот мир начнет умирать.
— Не хочешь остаться на этой земле?
— Не знаю, — вздохнула Катрин. — Я мало видела. И мало что поняла.
— Зачем понимать? Ты и так все чувствуешь. Ты свободная…
Собеседница, чье имя шпионка так и не узнала, проводила Катрин вдоль ручья. Идти рядом с лесной женщиной было легко и спокойно.
— Почему люди так боятся вас? — прошептала Катрин.
— Им трудно понять. Действительно, как можно жить в воде и в ледяных пещерах, не знать одежды и питаться кровью или ненавистью? Непонимание рождает страх. Но и нас многие человеческие привычки удивляют. Зачем покорно отдавать пищу, когда голоден сам, или убивать всех, кого встретишь на своем пути?
— Не знаю. Мне бы не хотелось, чтобы моей кровью кто-то питался. Я буду сильно возражать. Хотя не вижу особой разницы — высосут из меня жизнь или просто перережут горло, и моя кровь станет прахом. Такой конец, пожалуй, даже бессмысленней. Да, если выбирать, я бы призадумалась.
— Без сомнения, тебе когда-нибудь придется задуматься. Ты смертна, как и большинство живых. Но… Но ведь никто никому не обязан ничего объяснять. Мы разговариваем лишь потому, что ты похожа на дарков, а я почти не отличаюсь от людей. Мир был бы интереснее, если бы таких, как мы, было больше. Хотя ничего не изменишь. Нам не понять людей. Ладно, ты все-таки очень юна. Хотела бы я на тебя посмотреть, когда ты повзрослеешь. Удачи, девочка. Не хочешь взять вот это? — лесная женщина сорвала широкий лист папоротника.
— Спасибо. А зачем?
— Потри хорошенько между ладонями и смажь лицо и шею. Ой, какие у тебя мысли забавные. Нет, летать ты не научишься, и ветвистые рога у тебя не вырастут. Но комаров отгонит…
Дни пути… Еще семь или восемь… Дневка, после того как Ингерн стерла ноги, взбучка заснувшему на посту Даллапу, и снова сотни тысяч шагов в ритме неутомимой Белесой. Лес не кончается, и это перестало пугать. Не мешает лес…
…Брод преодолели, встали лагерем. Пора бы и привести себя в порядок Удобное местечко отыскалось только шагов через триста. Тем лучше, иметь зрителей не хотелось. Катрин воткнула глефу в песок и принялась раздеваться. Лучи солнца ласково легли на оголенные плечи. Уф, как хорошо. Шпионка сдернула с головы платок, запустила в спутанные пыльные волосы пальцы. Шампунь бы какой-нибудь. Катрин, держа в руке ремень с ножнами, подошла к воде. Положила оружие так, чтобы можно было сразу дотянуться.
Река здесь была шире, на той стороне ветви черемухи густым пологом нависали над водой. Девушка присела у воды и положила ладони на прохладную поверхность. Река плеснула, словно на пробу лизнула кожу. Катрин беззвучно прошептала:
— Я не несу ничего дурного. Простите, если нарушу ваш покой, не держите зла.
Вот так, типа «мы люди не местные». Катрин вошла в воду по пояс и осторожно поплыла. Вода была просто чудесна. Девушка доплыла до середины, немного полежала на спине. Течение медленно потянуло дальше, понесло между зеленых и непроницаемых стен леса. Катрин без особой охоты поплыла обратно, туда, где остроконечной вешкой торчала глефа. Выходить не хотелось, но смущало непроходящее ощущение, что за ней подсматривают.
Стоя в воде, Катрин, как могла, вымыла голову и вышла на берег. Оставалось заняться еще кое-какими мелкими, но неотложными интимными мелочами…
…Катрин окунулась еще разок, умыла лицо и встретилась взглядом с бледно-васильковыми глазами. Голова навы торчала из воды под теми черемуховыми кустами, где только что плавала Катрин. Водяная дева смотрела с пристальным интересом. Катрин несколько смутилась.
